Леонид
Дьяченко
Размышления о басне
Обычное дело
Посвящается моему деду,
Дьяченко Сергею Яковлевичу,
Мой дед, Дьяченко Сергей Яковлевич, родом из терских казаков, был очень
трудолюбив, всегда чем-то занимался или мастерил, одним словом, без дела не
сидел. И любая работа спорилась в его руках. Делал он её всегда кропотливо,
добротно, с душой. На мой взгляд, всё ему было по силам: застеклить окна,
отремонтировать крышу, сделать веранду, починить обувь или прохудившуюся
посуду. Вся мебель в доме, столы, стулья, шкафы, табуретки были сделаны его
крепкими умелыми руками.
А мужских рук после войны везде не хватало, поэтому одинокие старушки и
вдовы часто звали его помочь по хозяйству: что-то застеклить, что-то
отремонтировать. Не помню случая, чтобы он кому-то отказал в просьбе. За свою
работу денег никогда не брал, да и какие после войны у людей были деньги? Но если
благодарили десятком яиц или баночкой сметаны, от подарка не отказывался.
Поэтому приходил домой всегда с гостинцем, мне говорил, что это от зайчика.
Физически крепкий, коренастый, он становился каким-то беспомощным, когда люди
начинали публично хвалить его за усердие и мастерство. Как-то сразу съёживался
– было такое ощущение, что ему хочется спрятаться от похвалы, – и смущённо
отвечал: «Да что уж там, обычное дело».
По характеру дед был очень покладист, поэтому командиром в доме считалась
бабушка, а он, как хороший подчинённый, во всём её слушался. Для казака явление
необычное. Но между моими дедом и бабушкой если и возникали какие-то
разногласия, то, как правило, они разрешались тихо, мирно и в пользу бабушки. В
доме чётко была разделена мужская и женская работа, а подчинению и мудрому
послушанию деда, видимо, научили три войны – Первая мировая, Гражданская и
Великая Отечественная.
Мировую и Гражданскую он отвоевал кавалеристом, в Отечественную стал
пулемётчиком.
Гражданскую войну начинал в Чапаевской дивизии (но Чапаева в живых уже не
застал) и закончил одним из ординарцев Семёна Михайловича Будённого в Первой
Конной армии. При штабе не состоял, ухаживал за лошадьми комсостава, занимался
хозяйственными работами, иногда приходилось выполнять и мелкие поручения самого
Будённого. Видимо, велик был для него авторитет легендарного командарма: всю
свою жизнь мой дед носил точно такие же усы, как и Семён Михайлович. Из боевых
наград у деда были: Георгиевский крест – за Первую мировую войну и две медали
времён Отечественной – «За оборону Севастополя» и «За взятие Будапешта».
Георгиевский крест он никогда никому не показывал (не принято было хвалиться
царскими наградами), а две медали Отечественной войны более чем
скромно говорили о его боевых заслугах в борьбе с фашистами.
В доме у дедушки с бабушкой было обычное по тем временам хозяйство: корова,
один-два кабанчика, пара десятков кур, десяток уток и, непременно, кролики. Дед
часто брал косу, мешок и мы шли с ним в горы накосить свежей травы. Какое
разнотравье на Северном Кавказе! Из этих походов мы всегда возвращались с
букетиком полевых цветов – для бабушки. Цветы собирали вместе, но дарил их
бабушке я. Он же всегда назидательно говорил: «Скажешь, что насобирал
сам».
У нас, послевоенных детей, любимым занятием была игра «в войну» и,
естественно, каждый хвалился среди друзей подвигами и наградами своих родных и
близких, рассказами об их героизме.
Мне особо хвалиться было нечем: ничего особенного про подвиги родных я не
знал, хотя у отца и были медали, орден Отечественной войны, но подобных наград
хватало у многих фронтовиков. Войну отец закончил в Берлине, принимал участие в
его штурме, только на фоне прославленных подвигов знаменитых героев – Кожедуба,
Гастелло, Александра Матросова – его боевые заслуги казались мне не столь уж
значимыми.
К тому же больших потерь в войне мои родственники не понесли. Правда,
у матери старший брат Виктор Иванович Тепленичев пропал без вести, одна из
сестёр погибла во время блокады Ленинграда, и не вернулись с войны несколько
дальних родственников по линии отца.
По рассказам бабушки, на деда в 1942 году пришла «похоронка», а через месяц
от него – письмо из города Пятигорска. Оказалось, он жив, ранен и находится на
лечении в госпитале.
Когда я расспрашивал деда о Великой Отечественной войне, он грустно
говорил: «Что о ней рассказывать? Много крови, много смертей, много горя… Был
пулемётчиком, уничтожал фашистов, после ранения попал во 2-й эшелон, на
передовой уже не воевал. Охранял объекты, сопровождал поставки оружия и
боеприпасов на передовую, дошёл до Будапешта. Затем мой возраст попал под
демобилизацию, и я вернулся домой».
Гражданскую войну вспоминал более охотно, но никогда не хвалился
своими подвигами, чаще его рассказы были о боевых друзьях. А о подвигах
командарма мог рассказывать долго и обстоятельно. Как-то я спросил его: «Дед,
но ты ведь тоже участвовал в рейдах, атаках, был под пулями, страшно было в
боях?» Он задумался и ответил: «Страх не испытывает только безумец, а боец
должен уметь подавить этот страх». Скажу честно, мне не понравился его ответ,
тогда, в моём понимании, все настоящие герои должны были быть непременно лихими
и бесстрашными!
Где-то годах в пятидесятых деду пришлось собирать документы для оформления
пенсии. Мой отец написал письмо С.М. Будённому с просьбой выслать данные на
деда о его службе в Первой Конной армии. В ответ пришла выписка из служебного
архива и… благодарственное письмо за подписью самого маршала! А к ним приложен
подарок – музыкальные карманные часы с дарственной надписью. Мелодия часов была
чарующей! Я часто с друзьями просил деда показать нам эти удивительные часы, и
он с какой-то несвойственной ему нежностью демонстрировал их волшебную музыку.
Естественно, авторитет деда в моих глазах значительно возрос.
Когда я учился в 7-м классе, стало известно, что нашёлся мой дядя Виктор
Иванович. Оказалось, он возглавлял диверсионную группу на территории Югославии,
правда, под чужим именем и фамилией. Затем стал командиром партизанского
отряда. Погиб во время одного из партизанских рейдов. Там же, в Югославии, и
похоронен. За свои подвиги представлен не только к высоким советским наградам,
но и к наградам Югославии.
Теперь уже мой авторитет вырос в глазах друзей.
В 1968 году я был призван на срочную службу в Севастополь. Когда дед об
этом узнал, от него пришло письмо, написанное корявым, по малограмотности,
почерком. Я с трудом разобрал, что он тоже мечтает побывать в Севастополе,
поскольку здесь воевал.
Мечта его осуществилась в 1970 году в День Победы, но увидеться мне с ним
не удалось: в это время я находился на боевой службе в Средиземном море.
Из письма родителей узнал, что в Севастополе дед встретил боевых
друзей, среди них – своего бывшего командира роты, и тот очень удивился, когда
не увидел на груди бывшего подчинённого ордена Красной Звезды. Оказывается, за
один из боёв на Северной стороне дед, будучи 1-м номером пулемётного расчета,
за успешное отражение немецких атак был представлен к ордену Красной
звезды, но награду не получил: немногим более 28-ми лет по всем сводкам
красноармеец Дьяченко Сергей Яковлевич числился погибшим. Через полгода у себя
дома, в городе Кисловодске, его пригласили в военкомат и торжественно вручили
заслуженную награду.
Последний раз я виделся с дедом в 1973 году. Он показал мне орден и дал
почитать газету «Ставропольская правда» со статьёй: «Награда нашла своего
героя», в которой описывался его подвиг.
Пулемётный расчёт деда обосновался в одном из зданий на Северной стороне, и
немцы считали его неуничтожимым. Когда захлебнулись одиннадцать фашистских
атак, осталось лежать более тридцати немецких трупов, была вызвана на помощь
авиация. Бомбы дом сравняли с землёй, пулемёт замолк. Деда и его напарника
сочли погибшими, по канцелярским каналам ушла «похоронка», а когда через двое
суток стали разбирать завалы, обнаружили мёртвое тело 2-го номера пулемётного
расчёта и моего деда в бессознательном состоянии. Его руки сжимали деревянные
ручки искорёженного станкового пулемёта. Пальцы разжать было невозможно.
Пришлось разбирать пулемёт. Так и отправили бойца в госпиталь с деталями своего
оружия в стиснутых кулаках. Прочитав эту статью, я посмотрел в глаза деда и не
увидел в них гордости, не увидел в них даже капли собственной значимости.
Только грусть и боль. В этот миг он жил воспоминаниями прожитых жестоких и
грозных военных лет. А подвиг, совершённый им в те далёкие годы, он, в силу
своего характера, считал… ОБЫЧНЫМ ДЕЛОМ.
Мне стыдно было показать ему свои слёзы. Сдерживая себя, сумел промолвить:
«Подвиг, как и человек, бывает известным, прославленным, а может быть
незаметным, тихим и скромным… Но любой подвиг во имя своей Родины можно и нужно
считать героическим!»
Размышления о басне
Уже третье тысячелетие в
литературе существует такой жанр как басня. Со времен античности и до наших
дней она служит действенным способом с помощью слова нравственного воспитания
общества,образцом житейской мудрости, средством обучения и формой сатиры.
Меняется мир, его социальное устройство, духовные, моральные и нравственные
ценности людей, но басня так же востребована, как во времена Эзопа, Лафонтена,
Крылова. Безусловно, по мере того, как совершенствуется и развивается общество,
совершенствуются и развиваются все его сферы: наука, культура, литература и т.
д. Если басня изначально была небольшим прозаическим иносказательным
произведением с обязательной аллегорией и моралью, то последние пару столетий
она приобрела в основном стихотворный характер. В наш стремительный век, в век
огромных возможностей получения различной информации именно стихотворная форма
этого жанра более востребована читателем и слушателем. Предпочтение отдаётся
небольшим по объёму произведениям (легче запоминаются, экономится время на
чтение, можно делиться с друзьями в виде
СМС, интернет сообщений).
В качестве примера:
Слепота
Бродило по дороге Зло,
Слепого Путника нашло
И, указав неверный путь,
Его сумело обмануть.
Попал он в плен и стал
рабом,
Так и не встретившись с
Добром.
* * *
Виним мы Зло, что жизнь не
та,
Хотя... виновна слепота.
Конечно, в малые формы
произведений довольно сложно вместить ёмкий образный и художественный смысл, но
в этом и заключён сложный творческий труд литератора.Ещё А. П. Чехов сказал:
«Краткость – сестра таланта». Однако ни в коем случае нельзя ограничивать
вдохновение и творческие фантазии авторов, по –прежнему допустимы и
прозаические басни или объёмные стихотворные, но непременным условием остаётся
лёгкость в восприятии и глубокомысленность, по сути. Даже мораль в виде
незыблемой истины или канона воспринимается ныне, как посягательство на
свободомыслие, собственное мнение человека. Поэтому, на мой взгляд, желательно, чтобы мораль носила неназойливый,
ненавязчивый характер, а рекомендательный и давала читателю или слушателю
простор для размышления, осмысления, персонального вывода.
Духовность
Хрюкала в свинарнике Свинья:
«Толк, какой от трели
Соловья?
Песня спета и талант забыт,
От духовности не будешь
сыт».
Трудно спорить с логикой
такой
Тех, кто уготован... на
убой!
* * *
Позаботься о душе своей,
Чтоб не стать подобием
«свиней»…
И ещё: басня ни в коей мере
не должна иронизировать по поводу национальной принадлежности человека,
осуждать любое вероисповедание, призывать к насилию, высмеивать врождённые
физические недостатки человека. Басня обязана быть
высоконравственной и
высокоморальной!
Людмила
Гусельникова
Военное детство
Девчонки танцевали на траве.
Движенья тел их незамысловаты.
О, как они по-детски угловаты!
Щетинок строй – на бритой голове.
А рядом с ними на грузовика.
Упитаны и веселы, и чисты
Обедали, хотя и впопыхах,
Европы покорители – фашисты.
Девчонки танцевали, а одна,
Остановившись, вскинув руки в небо,
Произнесла негромко: «Дядя, хлеба».
В ответ – непонимания стена.
Вторая подхватила: «Брода, дядя!»
В глазах слеза мелькнула невзначай.
Из-под консервов банки бросив наземь,
Солдат захохотал: «На, па-лю-чай!»
Машины загудели, заурчали,
Врагов навстречу смерти унесли.
А девочки испуганно молчали
И подбирали банки те с земли.
Потом, их смыв колодезной водицей,
Для всех в детдоме няня сварит суп.
Такое детство впишет жизнь страницей
В сиротский день, что так на радость скуп.
Я деда не знала
Сегодня мне снова приснилась война
И дед мой в землистого цвета шинели.
Глаза его с грустью на город глядели,
А где-то вдали полыхала страна.
Я знала, что он не вернётся домой.
Не будет оттуда возврата – и точка!
Не выпьет из чаши победной глоточка!
Не будет возиться с родившейся мной!
Я крикнула: «Деда! Не смей! Из огня
Не выйти живым! Лучше жизни отведай!».
Но он мне ответил: «Иду за Победой,
А ты проживи эту жизнь за меня».
Лёнька
Взрослым, с прядью седых волос
Лёнька в один день стал.
«Лёнька-бродяжка, бездомный пёс», –
Так он себя назвал.
Воздух июля от взрывов дрожал.
С каждой бомбой – сильней.
Раньше в войну он просто играл,
Ну а теперь жил в ней.
Рухнуло счастье. Нет больше родни:
Мамы, сестры, отца…
Этого он даже в мирные дни
Не осознал до конца.
Рухнул под бомбами ночью мир,
Ужас не вставишь в слог.
Госпиталь ногу ему чинил,
Душу – никто не смог.
Долгие годы он жил в аду
Жутких кошмаров тех.
Возненавидел Лёнька войну
Однажды за нас, за всех.
Сапун-гора
Прошлогодних шишек ношу
Сбросив наземь, лес молчит.
В летний день к сосновой роще
Нас прохладою манит.
Лес, посаженный руками
Человека, здесь стоит.
Через просеки лучами
Солнце позднее глядит.
На Сапун-горе – ребята,
Рядом с ними – генерал.
Он в далёком сорок пятом
Здесь Отчизну защищал.
Тишь, покой, в лучах заката
Пик с рубиновой звездой.
Возвращает память свято
Ветерана в страшный бой.
Был в то время он постарше,
Крут – характер, точен – жест…
Своему братишке – Саше
Слал в письме из этих мест,
Что тоскует – «нету мочи»,
Быть за «старшего» просил.
Но о том, что страшно очень,
О войне – не говорил.
Повезло! Они сражались:
Смерть и он. Ну, кто – кого?
У Сапун-горы остались
Все товарищи его.
Лес посажен много позже.
Лесу нечего сказать.
Ветерану это тоже
Ох, как трудно вспоминать
Сосны чуть качает ветер.
Генерал, учитель, дети…
Военное детство
Девчонки танцевали на траве.
Движенья тел их незамысловаты.
О, как они по-детски угловаты!
Щетинок строй – на бритой голове.
А рядом с ними на грузовика.
Упитаны и веселы, и чисты
Обедали, хотя и впопыхах,
Европы покорители – фашисты.
Девчонки танцевали, а одна,
Остановившись, вскинув руки в небо,
Произнесла негромко: «Дядя, хлеба».
В ответ – непонимания стена.
Вторая подхватила: «Брода, дядя!»
В глазах слеза мелькнула невзначай.
Из-под консервов банки бросив наземь,
Солдат захохотал: «На, па-лю-чай!»
Машины загудели, заурчали,
Врагов навстречу смерти унесли.
А девочки испуганно молчали
И подбирали банки те с земли.
Потом, их смыв колодезной водицей,
Для всех в детдоме няня сварит суп.
Такое детство впишет жизнь страницей
В сиротский день, что так на радость скуп.
Я деда не знала
Сегодня мне снова приснилась война
И дед мой в землистого цвета шинели.
Глаза его с грустью на город глядели,
А где-то вдали полыхала страна.
Я знала, что он не вернётся домой.
Не будет оттуда возврата – и точка!
Не выпьет из чаши победной глоточка!
Не будет возиться с родившейся мной!
Я крикнула: «Деда! Не смей! Из огня
Не выйти живым! Лучше жизни отведай!».
Но он мне ответил: «Иду за Победой,
А ты проживи эту жизнь за меня».
Лёнька
Взрослым, с прядью седых волос
Лёнька в один день стал.
«Лёнька-бродяжка, бездомный пёс», –
Так он себя назвал.
Воздух июля от взрывов дрожал.
С каждой бомбой – сильней.
Раньше в войну он просто играл,
Ну а теперь жил в ней.
Рухнуло счастье. Нет больше родни:
Мамы, сестры, отца…
Этого он даже в мирные дни
Не осознал до конца.
Рухнул под бомбами ночью мир,
Ужас не вставишь в слог.
Госпиталь ногу ему чинил,
Душу – никто не смог.
Долгие годы он жил в аду
Жутких кошмаров тех.
Возненавидел Лёнька войну
Однажды за нас, за всех.
Сапун-гора
Прошлогодних шишек ношу
Сбросив наземь, лес молчит.
В летний день к сосновой роще
Нас прохладою манит.
Лес, посаженный руками
Человека, здесь стоит.
Через просеки лучами
Солнце позднее глядит.
На Сапун-горе – ребята,
Рядом с ними – генерал.
Он в далёком сорок пятом
Здесь Отчизну защищал.
Тишь, покой, в лучах заката
Пик с рубиновой звездой.
Возвращает память свято
Ветерана в страшный бой.
Был в то время он постарше,
Крут – характер, точен – жест…
Своему братишке – Саше
Слал в письме из этих мест,
Что тоскует – «нету мочи»,
Быть за «старшего» просил.
Но о том, что страшно очень,
О войне – не говорил.
Повезло! Они сражались:
Смерть и он. Ну, кто – кого?
У Сапун-горы остались
Все товарищи его.
Лес посажен много позже.
Лесу нечего сказать.
Ветерану это тоже
Ох, как трудно вспоминать
Сосны чуть качает ветер.
Генерал, учитель, дети…
Сел
в лужу
Дед Семен пришёл расстроен
И
под нос себе ворчит.
Чем-то
дед обеспокоен,
Только чем – не говорит.
Для
поднятья настроенья
Я
ему конфету дал,
Дал
галетного печенья.
Тут
вздохнул он и сказал:
–
Зря протопал, так, как нужно,
Сделать
дело не сумел.
Перед
другом сел я в лужу,
А
ведь так помочь хотел!
За
окном позёмка вьюжит,
Мёрзнут
щёки, лоб и нос.
Дед
сказал, что сел он в лужу,
А
на улице – мороз.
Баклуши
–
Папа, папа, ну послушай! –
Стал
я папу призывать. –
Что
такое бить баклуши,
Где
баклуши эти взять?
Я
вчера искал повсюду:
И
за шкафом, и в столе,
Заглянул
в бельё, посуду –
Не
нашёл баклуш нигде.
У
подружки, у Марьяшки,
Много
всякого добра.
Можно
бить тарелки, чашки…
Я
попробовал вчера.
Папа мой читал газету,
Но
сумел-таки сказать:
–
Бить баклуши – значит это
Дурака,
сынок, валять.
К
маме я пошёл узнать,
Кто
дурак, и где валять?
Ноги в руки
В
нашем скверике у дома
Я
сидел, подружка Тома
Со
своей сестрой Галинкой
И
дружок мой – Петя Глинка.
Мы
болтали о футболе,
Об
уроках в нашей школе.
Тут
из дома, что в сторонке,
Вышла
Петина сестрёнка.
Перейдя
через дорогу,
Вдруг
сказала очень строго:
–
Хватит мучиться от скуки!
Ну-ка,
Петя, ноги в руки
И
скорее – в магазин.
Маме
нужен маргарин.
Удивился
я приказу,
Ну
а Петя понял сразу.
Взял
он деньги и пакет –
И
его уж рядом нет.
Мы
смогли понять, в чём дело,
А
Галинка – не сумела.
Потому
и не смогла,
Что
совсем ещё мала.
Сломать голову
Мама
утром говорит:
–
Снег идёт. – Да нет, летит, –
Я
решил и думать стал,
Кто
же правильней сказал.
Снег
без крыльев, снег без ног.
Как
же он спуститься смог.
Просто
голову сломал,
Чтоб
понять, что снег упал.
Брату
я сказал об этом.
Не
замедлил он с ответом:
– Как
сломал? Ну и дела!
Голова
твоя цела.
Получить по шапке
У
Катюши, у сестрички,
Есть
ужасные привычки.
Например,
она упряма.
Что
бы ни сказала мама,
У
неё одна задача:
Сделать
всё совсем иначе.
Маме Катя
говорила,
Что
по шапке получила
Лишь
за то, что не хотела
В
классе вымыть стол от мела.
А
пошла без шапки Катя.
Просто
в фартучке и платье.
Я
спросила, где она
Шапку
в школе взять могла.
Где зимуют раки
В
старшей группе после драки
Нас
с Артемкой наказали.
Даже,
где зимуют раки,
Показать
нам обещали.
Мы,
пока в углу стояли,
Всё
про раков говорили.
Где
живут, мы точно знали
И
варёных их любили.
К
нам Валера после драки
Подошёл.
Был в курсе дел.
Знаньем,
где зимуют раки,
Он
похвастать захотел:
«Где
зимой они бывают,
Рассказать
могу вам я.
Просто
раки уползают
В
лето! В тёплые края».
Мы
с Артёмкой ждали-ждали…
Раков
нам не показали.
Врунишка
Хитрый, толстый
Бегемот
Избегал любых
работ.
Мама просит ей
помочь,
Отвечает: «Я – не
прочь,
Только слаб, совсем
нет сил,
В школе я вчера
простыл,
И тошнит, живот
болит…»
Не малыш, а
инвалид!
Час прошёл, и
Бегемот,
Позабыв про свой
живот,
Тошноту, упадок
сил,
Мяч на улице лупил.
А пока он мяч гонял,
Где-то совесть
потерял.
Без неё теперь
живёт,
Врун, ленивый Бегемот.
***
И хочу спросить вас
я:
«Будут у него
друзья?»
Спорт
Чтоб Мышонок
сильным стал
Привели его в
спортзал,
Но твердит Мышонок
всем:
«Спорт не нужен
мне, зачем
Подвергать Мышат
обману,
Всё равно ж Котом
не стану?»
Безусловно, Кот
опасен,
Только в спорте он
не страшен.
***
Тот, кто будет
спорт любить,
Льва сумеет
победить.
Наталия Головко
На яхте
С
папой мы плывём на яхте,
Летний
вечер, я на вахте –
Это
значит, у руля.
Я кричу: «Земля! Земля!»
Голос
папы за спиной:
«Что
шумишь ты так, родной,
Что
увидел ты во мгле?» -
«Город, лучший на земле!
Город
светится огнями,
Там
нас ждут сестра и мама.
Я,
отважный волк морской,
Поскорей
хочу домой!»
Клубника
Собирает
Вероника
С
мамой сладкую клубнику.
Две
за щёчку, две в лукошко.
«Угости
нас хоть немножко! –
Просят
девочку улитки
У
распахнутой калитки. –
Далеко
нам в сад ползти,
Мы
прошли лишь полпути».
Комментариев нет:
Отправить комментарий