Т - Х


 Вячеслав Тужилин
Досье Деда Мороза
Юмореска

- Вот это прикол! Надо же так завраться!
МаксНаб аккуратно выделил фрагмент текста и скопировал его в создаваемый файл.
Тело слегка болело после тренировки по боксу, сегодня он пропустил несколько хороших ударов в корпус. Начинало темнеть, до прихода родителей с работы оставалось около двух часов, а до Нового года - ровно десять дней. Замечательное расслабленное состояние…
В дверь позвонили. МаксНаб открыл её и впустил одноклассников из своего 9 – го «Б» - Веронику и Кирилла.
- Привет! Можно я не буду разуваться, на улице чисто, только снег выпал, а у меня  сапожки с высокой шнуровкой?
- Проходи, только коньки не пристёгивай, а то Мурмуре хвост отрубишь. Любит она под ноги попадать.
- Откуда у меня коньки? Лыжи и санки тоже не держу. Как – никак, в Севастополе живём. У меня из спортинвентаря шесть купальников и одно весло.
Кирилл под шумок тоже прошёл в кроссовках, не разуваясь, и слегка ехидно поинтересовался:
- А зачем тебе шесть купальников? Купила бы один на вырост в верхней части, остальное не так быстро растёт…
Затем Кирилл сманеврировал, чтобы мощная затрещина достала его на излёте, и скорчил болезненную гримасу:
- Всё, молчу. Про весло даже не спрашиваю. Одним грести нельзя, а бить очень даже можно.
Вероника расхохоталась:
- Ты байдарочное весло когда – нибудь видел? Оно лёгкое, двухстороннее, им грести удобнее, чем бить. Зато на лопату не похоже.
МаксНаб не мог сказать ни слова. Сегодня Вероника была ослепительна: белые сапожки с украшениями, выше что – то облегающее, символическая юбочка, лёгкая белая курточка и новогодний кокошник на голове. Просто Снегурочка! Год назад была совсем неприметная девчонка, а сейчас все только на неё и смотрят. Она же никого не выделяет, общительна и улыбчива со всеми.
Зато Кирилл оказался к молчанию не приспособлен:
- Слушай, Верона, а что ты всё перед зеркалом маршируешь? Мы уже заметили, что ты на Снегурочку похожа. Хочешь, сфоткаю и дедушке пошлю?
- Какому ещё дедушке? Деду Морозу? Размечтался!
Наконец МаксНаб обрёл способность говорить:
- Кир, а как ты Нику назвал?
- Верона. А что? Ещё город такой есть. Там Шекспир застрелил Джульетту.
- Ты совсем приехал? Она сама отравилась! – возмутилась Вероника.
МаксНаб выдержал маленькую паузу:
- Разрешите сообщить, дамы и господа, Джульетта закололась кинжалом. Добровольно.
- Какая жесть! Вечно этот Виллис страшилку придумает! – отреагировал Кирилл.
- Шекспира звали Вильям, если точно. А «Виллис» - это автомобиль.
- Я восхищена, МаксНаб. Откуда ты всё знаешь?
- Да, так… Иногда глаза открываю. А про Верону давно думаю. Почему Шекспир размещает действие там, где сам ни разу не был?
- Видимо, он не один такой.
- Я давно собираю коллекцию географических ляпсусов из детективов. У меня уже сорок тысяч символов. И сегодня такое откопал, вот, посмотрите.
Вероника заинтересованно подсела к компьютеру и прочитала вслух:
- Герои романа летят специальным самолётом из Москвы в Минусинск, который по тексту якобы где –то  возле Петербурга, однако совсем рядом оказывается Рязань.
- Ни фигушки себе! – отозвался Кирилл, - Минусинск расположен в Красноярском крае, а Рязань слегка к востоку от Москвы. Петербург отдыхает себе на северо – западе… Этим авторам известно вообще, что есть параллели, меридианы?
Вероника прокрутила пару страниц романа:
- А это как вам нравится? «Женщина вагнеровской внешности».
- А Вагнер кто, художник? – спросил Кирилл, - Не слышал про такого…
- Композитор, – заключил МаксНаб.
- Хорошо, хоть не барабанщик, - обрадовался Кирилл.
Вероника не смогла усидеть в кресле более трёх минут и опять переместилась ближе к зеркалу, стараясь не упустить ни одного направленного на неё взгляда мальчишек. Тем было достаточно трудно притворяться, что они смотрят куда – то в сторону. Кирилл не выдержал и пошёл в прихожую к шведской стенке, закрепился на ней вверх ногами и принялся выполнять упражнения для брюшного пресса, заложив руки за голову и поднимая туловище горизонтально. А МаксНаб тихонечко включил латиноамериканские ритмы, и движения Вероники стали, незаметно для неё, более плавными и ритмичными.
- Вот ты всех критикуешь, МаксНаб, - заговорила Вероника, - Тебя даже так прозвали: «Максим наоборот». А попробуй сам детектив сочинить, тогда посмотрим...
- О чём же? – растерялся МаксНаб.
- Я знаю! – прокричал из прихожей Кирилл, - Мне идея в голову пришла!
- Так, как ты сейчас висишь, идею не дождёшься. Это что – то другое тебе в голову ударило, сейчас из ушей потечёт! – съехидничал МаксНаб.
Кирилл отсоединил себя от шведской стенки и присел на скамеечку для обувания. Мурмура немедленно запрыгнула к нему на колени.
- Я предлагаю провести расследование на тему: откуда Дед Мороз берёт подарки? – озвучил свою идею Кирилл.
- Поясни.
- А что тут пояснять? Где склад, куда заблаговременно свозят подарки? Где дистрибьютерский центр, который эти подарки распределяет? Где, наконец, эти потоки машин, перевозящих грузы? Ведь это немало, тут санками и мешком не обойдёшься. А самое главное, для каких научных целей Деду Морозу всё это нужно?
- Хорошо. Одевайся, и поехали в Лапландию, – вроде как согласился МаксНаб.
- Вы какие – то несовременные, - взяла инициативу в руки Вероника, - А для кого всемирная сеть?
Она села вполоборота к экрану, чтобы не прятать коленки под стол:
- А почему вся клавиатура в пыли? Была розовая, стала совсем серая… Хотя буквы знакомые попадаются…
При этом Вероника манипулировала мышкой и клавишами с такой скоростью, что ребята не успели и моргнуть.
- Ха! Мы опоздали! Вот вам официальный сайт Деда Мороза, там всё написано.
- Не может быть! Покажи, - не поверил МаксНаб, и зачитал вслух:
«… в 1840 году были опубликованы «Детские сказки дедушки Иринея» В.Ф.Одоевского, в одной из которых («Мороз Иванович») впервые дана литературная обработка фольклорного и обрядового Мороза. Он показан как «добрый Мороз Иванович» — «седой-седой» старик, который как «тряхнет головой — от волос иней сыплется»; живет он в ледяном доме, а спит на перине из пушистого снега…  Со временем появилась у него и внучка – светлокосая Снегурочка, которая подросла и стала для него незаменимой помощницей в его новогоднем волшебстве»…
- И ничего тут не написано! – возмутился Кирилл, - как это - со временем появилась внучка? А дети где же?
- А кто такой Одоевский? – спросила Вероника.
- Кажется, декабрист. Который во глубине сибирских руд ковал меч победы, - проявил эрудицию Кирилл.
- Ты всё напутал, - возразил МаксНаб, - Меч ему отдали братья, а он сидел во глубине и писал на обломках имена.
- Чьи имена?
- Наши!
- Ладно, проехали, - внесла ясность Вероника, - Вот, смотрите, что я тут надумала. Можете вносить поправки.
Она достала из принтера два идентичных листика и вручила мальчишкам. На них значилось следующее:

 Дед Мороз                                                      жена Баба Стужа

Сыновья:         Буран                                       жена Холодина
                           Снегопад                                 жена Гравитация
                           Гололёд                                   ассистентка Травма

Дочери:            Вьюга                                       муж Ветер
                           Пурга                                       муж Ураган
                           Метель                                     приятель Шквал

Внуки:              Снегурочка – дочь Ветра и Вьюги
                           Сугроб – сын Снегопада и Гравитации
                           Вихрь –  сын Метели и Шквала
                           Позёмка – дочь Пурга и Урагана
                           Отморозок – сын Бурана и Холодины
                          Лежебока – дочь Гололёда и Травмы

- Лихо ты накрутила! – восхитился МаксНаб, - Предлагаю принять за основу. Только есть недоработка.
- Это какая же?
- Не установлена личность бабы Стужи. Дед Мороз, как написано на сайте, царских кровей, значит, и бабка должна соответствовать.
- Я знаю! – запрыгал от восторга Кирилл, - Знаю! Быстро вспоминайте, куда делась Снежная королева?
Вероника быстро застучала по клавишам:
- Где вам больше нравится, он-лайн библиотека или сто томов? Вот она, цитирую:
«– Теперь я полечу в теплые края! – сказала Снежная королева. – Загляну в черные котлы!
Котлами она называла кратеры огнедышащих гор – Везувия и Этны».
- Всё складывается! – отозвался Кирилл, - как из Лапландии проехать в Италию, минуя Россию? А тут её Дед Мороз цап – царап, и посохом, посохом... Мастер криогенных технологий… Заморозил до икоты, она и забыла всё на свете.
- Опять недоработка, - нахмурился МаксНаб, - где фамилия, имя, отчество?
- С отчеством нет проблем. Гансовна. Раз её Андерсен придумал, значит, Гансовна. С именем тоже просто. Снежана. Или Светлана, если совсем по – русски.
- Подождите, парни, - Вероника опять застучала по клавишам, - имя должно иметь аналог, давайте посмотрим. Вот. Ганс, по – скандинавски - защитник.
- Так это уже наш человек, - шумно обрадовался Кирилл, - Защитник, это Александр. Получается простая русская тётка – Светлана Александровна. И с фамилий всего два варианта – Морозова или Зимина. Хотя есть ещё Снегова…
- А подарки? Мы ничего не узнали про подарки, - не успокаивался МаксНаб.
Вероника вышла из – за компьютера:
- А что тут выяснять? Тот, кто делает другому подарок, улучшает себе настроение. Себе в первую очередь, а уже потом тому, кому дарит.
- Что ж тебе подарить? – спросил МаксНаб, - Хочу улучшить себе настроение.
- Ничего особенного. Цветы.
- Цветы в декабре? Вера, это жестоко! – заступился за товарища Кирилл.
- А подождите секунду! – и МаксНаб вышел на лоджию.
Там стоял разросшийся до полного неприличия «Варварин цвет». МаксНаб аккуратно отрезал один малюсенький, ярко – красный, похожий на рюмку цветок, положил его в одноразовый пластиковый стаканчик.
- Какая прелесть! – Вероника бережно взяла стаканчик, - Он и в самом деле живой? Мне никто не дарил цветов в декабре…

Когда ребята ушли, МаксНаб прислушался к своему новому, незнакомому доселе ощущению, и подумал:

- А ведь ради одного этого стоило придумать Деда Мороза!


Вячеслав Тужилин

Туча


Сказка для детей от 6-ти до 96-ти лет



- Атас! Новеньких привезли!
Услышав этот крик, Куки затряслась от страха, а тем временем старая железная тачка протаранила ворота сортировочного отделения своими сбитыми боками, проехала немного и остановилась в центре большого полутёмного зала.
- Выпадайте, обломки! С пригласительными билетами прошу вперёд
Куки тихо вылезла из тачки и спряталась за каким-то чёрным деревянным ящиком с округлыми боками, гладко располированными много лет назад.
- Тихо ты, хромоногая! У меня аллергия на щекотку! - вдруг  ожил ящик.
- Ой, я не хотела! Я - киберкукла Куки, меня выбросили. А ты кто? - робко спросила Куки.
- А я  - ВЭФ, ламповый радиоприёмник, меня просто забыли. Сносили старый дом, всяких грюндиков и самсунгов увезли, а я остался. Дядька с бульдозера подобрал и принёс сюда, в РМ-ку.
- Что такое РМ-ка?
- Ремонтная мастерская. Ужасное место. Отсюда или в утиль, или на тучу.
- А что такое туча?
- Лучше не спрашивай, и так  страшно. Прячусь пока...
Куки выползла из-за ящика и принялась оглядываться вокруг.  Очень болела правая нога, а ещё больще болело  внутри, там что-то треснуло или надломилось. Юбка и штанишки были порваны, испачканы, золотые волосы напоминали старую ржавчину. Отдохнуть бы...
Вдоль стен сортировочного отделения тянулись полупустые стеллажи, аккуратно обшитые деревом. Сейчас туда гордо запрыгивали три новеньких компьютерных блока, важно предъявив пригласительные билеты.
- Опять пентюхи понаехали! - заворчал старый потрёпанный блок,  - От горшка два вершка, а уже косметическую операцию делают!
- Эй, дядя!  -  С полки спрыгнул молоденький блок. - Тебя грамоте учили? Мы не пентюхи, а “Пентиумы”, первый, второй и третий. Сейчас вставим себе модемы, сетевые платы, весь мир будет у наших ног. Перед глазами, уж точно!
- Дорогое удовольствие, наверное? - ехидно посочувствовал старый блок.
- Плевать, фирма платит! А ты что, совсем уже 286-й недоумок? Должен знать, дядя, что всё - недаром.
- Я тебе прадед, а не дядя! Я задачки решал, когда тебя и в микросхемах не было!
Куки продолжала осматривать это страшное место, куда она попала  после того, как вредная девчонка её вышвырнула. Непонятно! Разлюбила - подари кому-нибудь. Но зачем бросать в грязнющий мусоропровод? Ну-ка, пролети в нём с девятого этажа, обдирая рёбра о жирные чёрные стены!
- Я... те... выключу! - вдруг заорал динамик на стене. - Реклама! Долгожданная реклама на радио!
Куки шарахнулась в сторону и тут же запуталась в каком-то толстом шнуре, похожем на змея.
- Правильно мыслишь, куколка! Я и есть змей. Меня зовут Проницательный Змей со стеклянным глазом. Я всех вас изнутри вижу.
- Это ещё зачем? - прошептала Куки.
- Как, зачем? Я по молодости работал в медицине, проникал в желудки и осматривал, что где болит. Фиброгастроскопом  назывался.
- Так скажи, что болит у меня?
- Не знаю, я не педиатр, у нас узкая специализация. Но я всех вижу!
- А что это орёт на стене? Он тоже болен?
- Что ты, кукла, это местный житель. Когда-то он думал, что иностранец, наклеил на себя лейбу, его и назвали по-иностранному - Децибелло. Вот и надрывается. Назвался динамиком - полезай на стену. Он на трёх языках говорит, но все путает.
- На зарядку! - опять завопил Децибелло, - ... осьма годына, друга хвылына...
Открылась маленькая дверь, и в сортировочную вошли дежурные паяльники. Обмотанные своими шнурами, как солдаты шинелями в скатку, они прошли мимо пациентов, покуривая на ходу, и скрылись за дверью операционной. Начинался будничный рабочий день. В операционную важно прошествовали сёстры Кусачки, покачивая крутыми бёдрами, за ними большими шагами проскакал на тонких длинных ходулях Хваткий Пинцет.  Проницательный Змей  тихонечко продекламировал ему вслед:
                                       Пинцетик наш рождён был хватом,
                                       А страшен, гад, как  мирный атом!
- За что вы его так? - спросила Куки.
- Любит детали вырезать на трансплантацию. Несколько деталей вырежет, а остальное - в утиль. Ужасный тип! Как схватит, как вцепится, а Кусачки сразу режут, иногда прямо с клеммами, и  они так в раж входят, что даже не дожидаются, пока паяльники помогут аккуратно распаять.!
- Я сегодня уже слышала про утиль. А  что такое туча?
Проницательный Змей не спеша свернулся колечками и задумался:
- Там очень много безжалостных людей - Академиков. Хитрые все, их не обманешь. Одни хотят что-то купить, а другие - продать. И когда те и другие собираются вместе, начинается форменное  судилище. Там каждому называют его настоящую, истинную цену.
- Ну, и что? - не поняла Куки.
- Как это, ну и что? Это же очень страшно - узнать себе настоящую цену! Вдруг окажется, что ты ничего не стоишь! Или очень уж мало стоишь, намного меньше, чем ты думал. И если ты никому не нужен? Что тогда? Остаётся одна дорога - в утиль.
Куки оглянулась и увидела, что их беседу слушают почти все пациенты сортировочного отделения, кроме трёх телевизоров, оживлённо рассказывающих друг другу новости, происходящие далеко отсюда, совсем в другом мире нужных друг другу людей и вещей.
- Ты прав, Змей, - вмешался в разговор Перепуганный Электромотор, - Хочешь жить - умей вертеться!
Куки попробовала покрутиться волчком, но повреждённая ножка не держала, и она упала.
- Зачем я должна  вертеться? - заплакала Куки.
- А для чего же тебя делали? - возразил Перепуганный Электромотор. - Я всю жизнь верчусь и других вращаю.
- Я совсем не знаю, для чего меня делали, - окончательно расстроилась Куки.
- Передаём концерт по заявкам! - развеселился на стене Децибелло, стряхивая с себя пыль.
И тут дверь открылась как-то по особенному торжественно. В чёрном блестящем халате сквозь сортировочное отделение в операционную важно прошествовал Главный Авометр. За ним почтительно просеменили два Тестера-ассистента, тоже в чёрном.
- Ну, всё, сейчас начнётся! - старый ВЭФ осторожно захромал в тень.
Из операционной вышел Хваткий Пинцет, расставил пошире ходули и с ехидной ухмылкой оглядел пациентов:
 - Сначала пойдут мыши. Заползайте по трое сразу. Если из трёх одну соберём, то хорошо. Да куда же вы разбегаетесь? - и он ловко ухватил за предлинный хвост одну гладенькую серую мышку с отломанной клавишей.
Штеккер на кончике хвоста испуганно заметался.
- Да что ты трясёшься? - подбодрил её Проницательный Змей, - А вдруг именно из тебя исправную мышку сделают, а выбросят другую? Будешь и дальше по коврику ползать под человеческой ладонью. Тепло, чисто...
- Пустите меня вперёд! - закричал Монитор Моня и протиснулся в операционную, - У меня заявление. Я хочу стать Моникой!
Тут замолчали даже телевизоры и уставились своими лупоглазыми экранами в закрытую дверь операционной.
- Даже я такого не видел! - проворчал самый толстый из них, - Каким родился - таким и живи, чего ещё не хватает?
Тишина длилась с полминуты. Распахнулась дверь, и из операционной кубарем выкатился Моня, следом высунул свой круглый зелёный экран Ехидный Осциллограф:
- Подруга, не забудь глаз накрасить!
Дежурный паяльник поперхнулся от хохота собственным дымом и закашлялся. Децибелло  протараторил рекламу и громко заговорил женским голосом:
- А теперь гимназистка Оля просит исполнить для друга Виктора песню: “У меня СПИД, мы скоро все умрём!... “
- Уж это точно, скоро... - завздыхал Перепуганный Электромотор, - Никакой тебе благодарности!
Писк мышей за дверью прекратился, и вышли Сёстры Кусачки. Сделав несколько шагов, они остановились перед Куки:
- Пошли, рыжая, следующей будешь. Да чемодан свой прихвати.
- Я не чемодан, я радиоприёмник! А волосы у неё не рыжие, а золотые! - старик ВЭФ от  обиды  совсем перестал бояться чего-бы то ни было, - Так что поумерьте вашу резкость!
Лёжа на столе операционной Куки зажмурилась, то ли от яркого света, то ли от страха. Главный Авометр осторожно ощупывал её своими блестящими щупальцами, Ехидный Осциллограф тоже вцепился своими клеммами-крокодильчиками. На его зелёном экране возникли какие-то ломаные кривые.
- Что будем делать? - задумался Авометр, - Похоже, сердечник у неё разбит. Хрупкий, ферритовый, такие нынче в дефиците.
- Ну, так что? - отозвался Ехидный Осциллограф, - вставим деревянный, и пусть с ним живёт! Зато ничего болеть не будет.
- Так она же ничего не сможет чувствовать! Будет просто куклой из полена.
- Я не хочу ничего не чувствовать! Пусть лучше болит! - подала голос Куки и попробовала встать, но Ехидный Осциллограф придержал её на столе своими ловкими крокодильчиками:
- А ты хорошо подумала? Ведь снова к кому-нибудь привяжешься, полюбишь... У тебя слёз не хватит для такой жизни!
- Не надо трогать мой сердечник...
- Ладно, - решил Главный Авометр, - ногу починим, и на тучу. Вместе с этим антикварным приёмником. Его чинить - только портить.

Пока их везли через сортировочное отделение на выход, Децибелло громко икал, и казалось, что это от его икоты тачка подпрыгивает на неровностях пола. И всё-таки на прощанье он изловчился хрюкнуть что-то очень дружелюбное.
А на туче оказалось очень солнечно и совсем не страшно. Пожилой Академик посадил Куки на расстеленный лист брезента, удобно расположил, чтобы ей всё было видно, и чтобы она могла облокотиться на чёрный округлый ВЭФ.
Академики не спеша ходили туда и сюда, поднимали с брезента какие-то непонятные штуки с проводочками или проволочками, и так бережно укладывали свои приобретения в дипломаты, как - будто  эти всякие лампочки и сороконожки были живыми.
День уже кончался, когда вдруг девочка, проходившая мимо со скучающим взглядом, резко дёрнула за руку своего папу- Академика:
- Постой! Смотри, какая кукла!
- Да что в ней такого? Рыжая, и всё...
- И вовсе не рыжая! Я отмою её волосы, они заблестят. И одежду новую сошью. Купи!
- Что ты придумала? Зачем она тебе?
- Ну, посмотри, она такая же несчастная, как я. И я тоже никому не нужна, ни тебе, ни маме! - и девочка осторожно всхлипнула.
- Как ты можешь так говорить?
- А разве ты не видишь, как эта кукла на меня похожа? Ну, хочешь, не покупай мне мороженого целый месяц!
- Я всё-таки думаю, что в магазинах есть куклы лучше, и костюмы у них наряднее.
- Ничего ты не понимаешь! Я хочу эту!

Пожилой Академик бережно спрятал деньги в карман и стал пристраивать старый радиоприёмник ВЭФ на свою небольшую двухколёсную складную тачку:
- Ну, вот, чемодан ты мой без ручки... Нести тяжело, и бросить жалко. Пойдём отдыхать до следующей тучи. Вроде как записался я с тобой в общество охраны памятников. Напишу на тебя табличку, что ты есть памятник изобретателю радио. В музей тебя сдать, что ли...
Услышав незнакомое слово “музей”, старый ВЭФ привычно задрожал от страха.
Куки уткнулась лицом в плечо девочки, ощутила телом толчки и спросила:
- У тебя тоже сломан ферритовый сердечник?

А туча вокруг монотонно гудела, как деловитый улей. Все были заняты собой, и никто не обращал внимание на двух малюток, только что нашедших друг друга - куклы и девочки.



Валентина Фролова

Адмирал

Мама ругает. Бабушка ругает. Дедушка ругает. Тётя Зина, со­седка, ругает.

Всё – не то! Всё – не так.
А ведь я давно моряк.
Есть тельняшка, есть штормовка.
Острый глаз. В делах сноровка.
Бескозырка набекрень...
Как ругаться им не лень?

– Папа! – сказал Володя вслух. – Почему меня все ругают? Что ни скажу – не то. Что ни сделаю – не так!
Папа торопился на службу. Но пока не мог отойти от компью­тера. Что-то набирал. Повернул голову. Сказал:
– Становись, сыну, скорее адмиралом. Тогда всё, что ни ска­жешь, – будет то. Всё, что ни сделаешь, – так.
Мама засмеялась. Вот это совет!
– Ты – адмирал?
– Всего капитан-лейтенант.
– А что такое – ад-ми-рал?
– Адмирал значит «владыка морей»... Ну «царь морей», по­нимаешь? – папа оторвался от своих бумаг. Поднял палец к небу. То есть не к небу, конечно, всего к потолку. Сгустил голос. Грозно свёл брови. Произнёс: – Амир аль бахр амир. Бахр – море. Адми­рал – повелитель моря.
– Это – по-каковски? – удивился Володя.
– По-персидски. Первые адмиралы появились в Персии.
Володя покачал головой. Как папа много знает! Вот, даже по-персидски знает.
– А ты скоро будешь адмиралом?
– Может быть, скоро. Может быть, никогда... Понимаешь, мо­ряков много, а повелитель один. Сам подумай, что бы творилось на море, если бы все повелевали, а исполнять бы никто не исполнял? Корабли бы шли не туда, куда надо, а куда хотят. Вперёд, назад. Налево, направо. Мешали бы друг другу. Все моряки у бортов. Ру­гают чужих. Что твоя тётя Зина? Тётю Зину и не услышал бы ни­кто. Такая бы стояла ругань. А вдруг бы один корабль столкнулся с другим?.. Так на море нельзя. Адмирал повелел – остальные слушай. Исполняй. И на море – морской порядок.
Папа выключил компьютер. Поднялся. Показал:
– Видишь, у меня на погонах четыре звёздочки...
– А у адмирала сколько?
– У адмирала – одна.
– Всего-о-о?..
– Одна! Но у меня маленькие. А у адмирала – большая. Во весь погон. Вот как на небе. Звёздочек – миллион... А одну, плане­ту, всем видно. Она самая яркая. Самая большая.
У Володи тоже погоны. Ну, не погоны. Всего погончики. На них пока ни одной звёз­дочки. Пылинки от звёздочки - и то нет.
– А я буду амир аль бахр амиром?
У мамы от удивления глаза в пол-лица.
– Ты слышал?.. Запомнил. Я не запомнила, а он запомнил!
– Значит, быть Володьке адмиралом... – обрадовался папа. Пояснил: – Адмирал тот, кто всё помнит. Всё знает. Всё умеет. Вот, сын, как найдёшь Персию, страну персов – сам найдёшь! – так и будешь амир аль бахр амиром. Повелителем морей.
Володя пошёл к окну. Если вскарабкаться на табуретку и по­смотреть вниз, можно будет увидеть, как папа пройдёт по двору. Только вскарабкался, только-только распрямился, только быстрым взглядом взглянул вдаль, увидел за дорогами и домами море, как из коридора – грозный командный голос:
– По флоту – приказ!
Володю как штормом снесло с табуретки. По кораблю не ползают. Моряк всё делает лётом. Папа уже у двери, уже в кителе. Уже в фуражке. С «крабом».
– На дежурство по кораблю заступить!
Володя вытянулся в струнку. Рука туго согнута в локте. Ладонь вскинулась к голове.
– Есть!
Папин корабль – «Смелый». И дом Володи – корабль «Сме­лый». Когда папа дома, «Смелым» командует папа. Когда уходит, «Смелый» вступает в подчинение Володи.
– Приказ: к поиску неизвестной страны, которая называется Персия, приступить!
– Есть!
– По-иск на-ча-а-ать!
– Есть!
– Дежурство сдал.
– Дежурство принял!
Папа козырнул – отдал честь.
Володя козырнул – отдал честь.
Щёлкнул замок. Дверь открылась. Закрылась. Володя вновь бросился к окну. Подождал, пока папа выйдет из парадного. Про­водил его глазами, когда он проходил по двору. Теперь можно бы­ло посмотреть на море.
Володя любил смотреть на море.
За деревьями, за двумя шоссейными дорогами, за домами – оно. Огромное. Ни конца, ни края. Блестит под солнцем. Сверкает. И понемножку движется: дышит.
Море всегда новое. Никогда не бывает таким, как вчера.
Со стороны бухты в сторону большого рейда шли катера. Папа называет их трудно: «М... Р... К...». Малые ракетные катера. Это они только издалека «малые». А на самом деле большие. Один катер – это вот как Володина квартира, квартира Стаса, что за стеной, и еще квартира Самеда, который во втором подъезде. Вот такой он – малый ракетный. А когда ракету пустят с его борта – гром на пол­моря. Грохот страшный. Все дома дрожат. Это чтобы враги слыша­ли и видели. И носа в наше море не совали. А они и не суют. Не человечьего носа. Корабельного.
Катера шли один за другим. Корма-нос, корма-нос, корма-нос. Гуськом. Смирненькие. Тихонькие. Послушные. Как выводок гусят. Где-то то ли на берегу, то ли в море - адмирал. Повелел – и катера идут. Туда, куда надо. Туда, где надо «показать свой флаг». Сказать: «Вот мы какая грозная сила. За нами – наш берег. На берегу – наши детки. В обиду не дадим».
Увидеть бы адмирала!
Папа приказал: «Искать незнакомую страну Персию!» Приказ есть приказ. Приказ надо выполнять. Найти хотелось.
Володя уже знал – с ним такое случалось – если смотреть на море долго-предолго, и даже ещё дольше, то многое увидишь. А если ещё сощурить глаза... Володя сощурил. Смотрел сквозь щёлочки.
На море что-то зарябило, зарябило, засветилось. Море как-то поплыло. Волна возникла небольшая. И вот за катерами, идущими гуськом, чуть-чуть позади, сбоку, возник ещё один корабль. Ста­ринный. Под облаками-парусами. Подымался на лёгкой волне. На носу, у борта, амир аль бахр амир. Владыка. Повелитель. Настоя­щий Повелитель моря. Повелит – волна поднимется. Повелит – бу­ря стихнет.
Стоит. Смотрит вслед уходящим катерам. Протягивает руку. Повелевает:
– К большому рейду!
И катера, строем, один за другим, один за другим, пошли к выходу в открытое море.
Володя сжал кулачок, оставив просвет. Получилась тоже под­зорная труба. Всё стало видно ещё лучше.
Адмирал был замечательно красив! На голове чалма с алма­зом. От алмаза, как от маленького солнца, – сияние. Лучики, лучи­ки, лучики. Рубашка – белее пены на волне. Красивый антари - жилет такой, без рукавов. Штаны – заглядишься! Шёлковые, яр­кие шаровары. Кушак – пояс – весь в бриллиантах. Каждый ка­мень светит по-своему. А на кушаке длинная кривая сабля. Хорошо, что в ножнах! Только вынь он такую – так блеснёт, так блеснёт... Страх!
– Что? Увидел адмирала? – услышал Володя голос мамы за спиной.
Мама стояла с тарелкой в руках и полотенцем. Вытирала вы­мытую посуду. Папа называет маму старпомом. Старпом – старший помощ­ник – следит на корабле за порядком. Порядок дома – тоже забота мамы. Но мама только притворяется старпомом. Все мамы не­множко волшебницы, чуть-чуть колдуньи. Ну вот откуда, откуда мама узнала, что Володя увидел адмирала? Володя же ей не гово­рил!
Значит, немножко волшебница! Значит, чуть-чуть колдунья! Живи – и жди чуда...
Вечером папа пришёл с работы с большой тяжёлой книжкой с картинками.
– Вот, – сказал он, - смотри, амир аль бахр амир, Повелитель моря.
На картинке море было синее-синее, такое, каким Володя уже видел его сквозь свою «подзорную трубу». Облака белые-белые, какими уже днём видел их. И на носу, у борта, он, Владыка.
Мама подошла. Взглянула. Спросила:
–        Такой?
Володя покивал. Точно такой! Тот же алмаз-солнце в чалме. Тот же антари. Те же шаровары – блеск, лоск, шёлк. Те же туфли с загнутыми носа­ми.
Мочи нет, как захотелось найти Персию! Увидеть адмирала не на палубе корабля, а на улице. Подойти, протянуть руку. Сказать:
– Здравствуй, Повелитель.
Володя забрал книжку, ушёл в свою комнату. Забрался с но­гами на стул. Положил книгу на стол. Решил: научусь читать, буду знать много-много. Столько, сколько папа. Больше, чем папа. Больше, чем папа Стаса. Больше, чем папа Самеда. Персию найду. И когда вырасту, стану адмиралом.

Банка

– Банку освободить! – сердито распорядился папа. Звонил телефон.
Телефон стоял на подоконнике. А папа был в другой комнате.
Банка тоже стояла на подоконнике.
Папа быстрым шагом шёл к телефону. Но чуть не упал. И по­тому рассердился.
Володя строил корабль. Такой же, как у папы. «Б...П...К...». Большой противолодочный. Папин корабль – «Смелый», и ко­рабль, который строил Володя, будет тоже называться «Смелый». Пока готова была только корма. Корма прямая. Для кормы сгоди­лась табуретка. Она тоже прямая. А нос у корабля острый. Володя от передних ножек табуретки-кормы протянул две верёвки к высо­кой ножке письменного стола. Правый и левый борт получились замечательные. Оставалось поставить мачту. Её Володя и строил из разных коробок и кубиков, ставя их один на другой.
Но папа бортов «Смелого» не заметил. Задел одной ногой за один борт. Запутался в веревке. Вскинул вторую ногу, согнутую в колене, чуть не к носу. Своему! Не корабельному. Выпутался. Едва устоял. Пол заколебало под ногами, как палубу в шторм. Корма-табуретка полетела. Мачта рухнула. Папа едва выпутался.
Когда добрался до телефона, тот уже не звонил. Папа посмотрел на телефон. На банку на окне. Сердито по­вторил:
– Банку освободить!
Вышел из комнаты.
Вот такая служба у моряка. У папы выходной. А на службу мо­гут вызвать в любую минуту. Попробуй угадай, откуда звонили. Не с корабля ли?
Из коридора папа уже в третий раз произнес:
– Банку освободить!
Володя подошел к банке. В животе сладко и блаженно потеплело. Банка была с варень­ем. Персиковым. Медово-сладким. Заветным. Запретным. Зачаровывавшим своим золотым соком.
Мама настрого запрещала подходить к банке. Много сладкого есть нельзя! Вредно! Кишки слипнутся.
А папа приказывал:
– Освободить!
Вот и пойми взрослых. То, что нельзя всем, можно морякам.
Володя проскользнул в кухню. Потихоньку от мамы – чтобы не помешала выполнить приказ – взял большую ложку. Скользнул в комнату. Снял банку с вареньем с подоконника. Устроился удобно за письменным столом. И принялся служить.
Хорошо быть адмиралом! Владыке можно даже то, что другим морякам, не Владыкам, не дозволено.
Варенье – сласть, медовый рай во рту, исполнившаяся мечта. Володя ещё только опускал ложку в банку, а во рту всё уже ждало того, что зачерпывается. Язык нетерпеливо подрагивал. Нёбо про­сило: «Скорей! Скорей! Не выдержу ожидания...» Зубы в нетерпе­нии тосковали: «Ну когда же эти персиковые половинки, такие большие, такие насквозь просвечивающиеся янтарем, попадут на нас, и мы их вкусим». Рот наполнялся влагой слюны.
И вот она, минута счастья. Ложка во рту!
Хорошо быть адмиралом! Хорошо служить морю! Лучшей службы не было и нет.
«Не хочу быть ни лётчиком, ни доктором, ни учителем. Только адмиралом...»
Когда приказ был выполнен на треть банки, пришлось оста­новиться. Посидеть, обдумывая жизнь. Во рту было уже и сладко, и клейко. Руки, перемазанные медовым соком, липли к ложке. Вроде бы уже и хватит варенья. Живот как-то не очень хотел добавки. Но приказ есть приказ. Его не обсуждают. Его выполняют.
Когда приказ был выполнен на половину банки, Володя вздох­нул и подумал: «Ох, не сладка сладкая адмиральская жизнь...»
До дна ещё было далеко – четыре сдвинутых пальца на ладо­ни, ребром поставленной на стол.
Володя был полон вареньем. Варенье стояло в горле, не хотело проходить в живот. Губы слиплись. Зубы так сжались, что их надо было насильно раздви­гать ложкой...
Володя глотал противно-сладкое варево с отвращением. Слё­зы готовы были навернуться на глаза. Но моряк служит не ради удовольствия, а ради Отечества. И Володя служил. Пересилено.  Из последних сил. Но служил.
Дверь распахнулась. Вошла мама. Взглянула на Володю. Взглянула на банку. Почти пустую...
– Петя! Петя! Петя! – в ужасе закричала она.
Вбежал папа.
– Ты посмотри! – сказала мама, показывая на банку, в кото­рой варенья уже почти не было, и на Володю, который весь был в варенье.
Папа тоже посмотрел. Сначала на банку. Потом на Володю.
– Он же умрёт! – закричала мама. – Умрёт! Умрёт! Умрёт!
Володя похолодел. Он уже немного умирал. Что-то сильно толкнуло в живот. Так сильно, что он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. А внутри стало жечь огнём. Папа подо­шёл, взял за подбородок, поднял лицо вверх, приказал:
– Открой глаза! Смотри мне в глаза... – потом спокойнее ма­ме:
– Раз не умер – не умрёт... Тихо! Тихо! Говорю, будет жить... Воды, побольше воды, чая... Ты зачем столько варенья съел?
Мама побежала на кухню. От папиного ровного голоса Володе стало легче. Даже жечь перестало внутри.
– Ты же сказал: «Банку освободить!» Три раза сказал!
Папа уставился на сына.
– Банку?.. Ба-а-ан-ку-у-у... – протянул он и вдруг расхохотался. Он смеялся долго. До слёз. Его трясло от смеха.
Мама принесла и воду, и чай.
Володя понял, чего он хотел. Воды! Воды! Воды! Можно и чая.
–        А ну, душа салажья, говори, что моряки называют банкой?
Володя сразу вспомнил. Но промолчал. Стыдно было признаваться, что так опростоволосился.
Банка – табуретка. Ну еще перекладина на шлюпке, на ко­торой сидят. Всякое сиденье.
Володя строил корабль. Табуретка была кормой. Папа, торо­пясь к телефону, запутался в верёвках, привязанных к ножкам табуретки. Опрокинул ее. К телефону не успел. Рассердился и при­казал:
– Освободить банку!
Освободить табуретку от верёвок, чтобы можно было пройти к телефону.
У моряков всё так – слова другие: не пол, а палуба; не пото­лок, а подволок; не порог, а комингс; не кухня, а камбуз. И табу­ретку, сколько помнит себя Володя, всегда папа называл банкой.
Если бы варенье не стояло на подоконнике, если бы его не хо­телось всё время есть, Володя всё бы понял сразу. А теперь было стыдно и смешно. И все смеялись.
Мама взяла Володю за руку, потянула в ванну. У него не толь­ко лицо было в варенье, и волосы тоже. Задевал их то рукой, то ложкой.
Теперь банка с вареньем может стоять не на подоконнике, а хоть всегда быть перед его носом. Ффф-ффу! Наелся навсегда!
Вот и нос. И у человека – нос. И у корабля – нос. И пойми, про какой говорит моряк.
Ох, и трудная это штука – морская наука.



Кошка


Кошка совсем не кошка. Он – Пётр. Он – матрос.
Хочешь увидеть его?.. Это можно. Памятник ему у Морского завода.
Давно закончилась та война, когда воевал матрос. А Кошка жив. Смотрит на тебя, хитро смеётся из-под усиков. Что-то спра­шивает. Знаешь что?
У наших врагов ружья были хорошие, штуцерные. Пуля, выпущенная из такого, летела далеко и попадала в цель. Наши ружья были похуже. Пули ложились близко. До врагов не доле­тали. Было много смельчаков, которые по ночам добирались до вражеских позиций, чтобы разжиться этими замечательными ружьями.
Кошка – тот, который Пётр – ступал по земле не слышнее кошки. Упав, полз – травинка не шелохнётся. Пробирался через такие узкие щели, через какие и кошке не протиснуться. Вскараб­кивался на стенки, на которых кошке не удержаться. Сползал с та­ких скал, с каких кошки срывались.
...Раз среди ночи всполошились англичане: исчезли из кара­ульного помещения ружья. Шесть штук.
Дежурный закричал:
– Рюс!.. Рюс!.. Кошька-а!.. Кошька-а!.. Sailor[1]... Ружья унёс!
А тут облачко разойдись. Луна в небе яркая, всю землю осве­щает.
И видят англичане: недалеко горка невысокая. На ней впа­динка. И из этой впадинки три головы выглядывают. Две в мат­росских фуражках, одна – между двумя – в платочке. «Барышня, что ли?» – удивились англичане. Высматривают все трое, где у англичан пушки, где пороховой склад, где конюшни с лошадьми – тогда всё на лошадях перевозили.
Похватали ружья. Стреляют. Бах! Бах!! Бах!!! Дым пороховой. Земля летит из ложементов. Русским тут бы бежать. А они как сидели в своём укрытии, так и сидят. Высматри­вают! Наблюдают за англичанами. И никакой страх их не берёт. Барышню тоже.
– Рюс! Рюс! Там матрос! Там Кошька! – кричал один офицер-англичанин.
Выхватил саблю. Бросился вверх, по горке, на смельчаков. Солдаты за ним. Ру­жья наперевес. Штыки острые. Кого хочешь насквозь проколют.
Пошли на штурм – как на штурм бастиона. Добежали до высоты – а там камни, поставленные «на попа». Платочек «барышни» острый камень повязывает. Луна вовсю рассиялась. Смотрит сверху. Смеётся.
А Кошка? Что – Кошка? Уже до своей куртины (проём между двумя частями вала) до­бежал. Свои ждут его. Руки тянут, помогают спуститься.
Один штуцер (ружьё) матрос себе оставил. Один другу Петру Заике подарил. Одно отдал ротному командиру, одно прапорщику. И два другим матросам.
Хорошо стреляли вражеские ружья во врагов. Издалека дос­тавали. Точно в цель пули летели.
А знаешь, почему так хитро смотрит на тебя матрос?
А знаешь, о чём думает, так хитро улыбаясь из-под усиков?
Знаешь, какую загадку тебе загадывает?
Очень любил Кошка украинские бублики. Деревня Замятинец, в которой он родился, славилась ими. Новичка-солдата, кото­рый прибывал на бастион, матрос спрашивал:
– Куда дырка девается, когда бублик съедается?
Если солдат угадывал, Кошка говорил, что новичок умный. Умного можно брать с собой в ночную вылазку, опасную. А не уга­дывал – не брал.
А ты, дружок, ответишь?
Возьмёт тебя Кошка с собой на опасное дело или нет?



[1] Sailor (англ.) – матрос, моряк


Татьяна Халаева

Помощник

Один я целый день скучал,
И дождь в мой зонтик постучал.
Сказал: «Помощник нужен,
Считать и мерить лужи».
Все лужи я измерил,
Что дождик мне доверил.
Не пропустил я ни одной!
И лишь потом пошёл домой.
На все упреки мамы
Я повторял упрямо:
– Не беда, что я промок,
Я ведь дождику помог!

***
Нынче рано лягу спать,
Чтобы завтра первым встать.
Чтобы Дедушка Мороз
Ёлку мимо не пронёс.


***
Я сразу чудо обнаружил,
Как только вышел погулять:
Упало солнце прямо в лужу!
Не знаю, как его поднять.


***
Туфли рядышком стоят
Папины с моими.
Жду, когда же и мои
Вырастут большими?

Футболист

Я помню первый свой футбол
И первый свой забитый гол.
Как только мяч попал на стол,
Стол тут же оказался гол!
Осколки вазы на полу,
И я с мячом стою в углу!

Герой

Упал вчера я с самоката,
Но слёз не видели ребята.
Гулять я выйду, как герой!
Все захотят играть со мной.
Зелёнкой светятся коленки,
Получше даже, чем у Ленки…
- Ух ты! – воскликнут дети хором
И спросят: – Будешь светофором?!

Художник

За окном мороз трещал.
Дима зиму рисовал.
Шла к концу уже работа,
Вдруг в окошко стукнул кто-то.
Глянул Дима на окно –
Разрисовано оно!
– Что ж я раньше не заметил?
Тут Мороз ему ответил:
– Да решил вот показать,
Как надо зиму рисовать!

Комментариев нет:

Отправить комментарий

Подписаться на: Сообщения (Atom)