М - Н

Светлана Матишева

История первая. Аркаша

Дельфин Аркаша очень любил ходить в гости к своим друзьям-соседям. Лишь люди только уходили из вольера, Аркаша стремился побывать в гостях у всех своих соседей-дельфинов. Иногда, перепрыгивая через несколько сеток, чтобы попасть к самому дальнему другу.

Но как только утром приходил тренер, Аркаша торопился побыстрее вернуться домой, в свой отсек. Он знал, что тренер не похвалит его за такие путешествия. Если же он не успевал, то затаивался у дна в чужом отсеке. Стоило только тренеру уйти за рыбой, Аркаша снова продолжал свой путь домой. Вот какой любитель ходить в гости был дельфин Аркаша.

А ты любишь ходить в гости?

История вторая. Галка

Такое имя она получила за очень тёмный окрас своей спины. И её сыночек Федя тоже был с тёмной спинкой. Мама-дельфиниха долго кормит своего малыша молоком, но мамам тоже нужно отдыхать. И однажды Галка ушла из отсека, где остался ее годовалый малыш Федя. Он ещё питался молоком, но уже попробовал на вкус рыбку. Тренер долго уговаривал Галку вернуться в отсек, но она только прогуливалась рядом, ожидая кормления.

Вот тренер принёс рыбу, вот он кормит Федю, а Галка не даёт. «Как это так!» – возмущается Галка, трясёт головой, щёлкает зубами, пускает пузыри, требуя свою долю. Феденька одну рыбку съел, а вторую несёт маме Галке, проталкивая рыбу через сеть: «Кушай, мама!» Вот какого заботливого и доброго сыночка вырастила Галка. Всё же через два дня Галка сама зашла в отсек. Все были очень рады её возвращению, особенно Федя.

А ты отдашь маме свою конфетку?

История третья. Эра

Дельфиниха Эра была мудрой и доброй. Она крепко знала правило, распространенное среди всех живущих на Планете: «Поделись с другом!» Друзьями Эры были чайки. Во время кормления она прятала на дне в морской траве рыбу, а когда люди уходили из вольера, она играла с чайками, предлагая им из своего рта ту самую спрятанную рыбку.

Шум, гам стоит над вольером, веселье. Всем хорошо! Эра довольна, и чайки сыты!

Любишь ли ты ухаживать за животными?

Эвелина Мешкова

Иван да Марья 

В некотором царстве, в некотором государстве, среди леса дремучего, близ речки-кормилицы стоял терем. В нём жил смелый и добрый человек Владимир со своей женой Анастасьюшкой. Владимир охотой промышлял, рыбу ловил, поле обрабатывал, от зари до зари трудился. Ему под стать и Анастасия была: рукодельница. Мастерица на все руки. За что ни бралась – всё у неё ладилось.

Жили они в любви да согласии, а детей не было. Много раз спрашивала Анастасьюшка и у Солнышка, и у Ветра, и у Месяца ясного, почему детишек у неё нет, и просила о помощи, а они отвечали ей:

– Это не в наших силах, Бога проси, он поможет тебе.

Наработалась однажды хозяюшка и обратилась к Богу с просьбой помочь ей, да тут же и уснула. Снится Анастасии чудный сон, будто идёт она по лесу, солнце светит, цветы распускаются, птицы поют, а дорожка всё вглубь леса заворачивает и доводит до колодца. Сам он из пряников медовых сложен, а ведёрочко золотое. Глядит Анастасия и глазам своим не верит. Ведёрко-то в колодец – шасть и полетело, словное живое, обратно поднялось и само на пряничный сруб стало. Сверкает на солнце, светится, вода в нём холодная, прозрачная, звёздами искрится. Наклонилась Анастасия к ведёрку, выпила воду до самого донца и в колодец заглянула, а оттуда, из-под земли, голос донёсся, глухо так, торжественно: «Спасибо, Анастасьюшка, что водичку мою выпила, все желания твои теперь сбудутся. Детишек поджидай. Мальчика Иваном назови, а девочку – Марьей, да береги их от Бабы Яги – костяной ноги».

Проснулась Анастасия и в лес пошла, но сколько ни искала, не нашла колодца, с тем и вернулась.

В скором времени родились у неё двое детей. Владимир, счастливый такой, положил их в широкую колыбельку и промолвил:

– Вот и в нашем доме Иван да Марья появились, а если бы ещё двое родились, и они бы в колыбельке поместились.

Сына Владимир с самого малолетства всякому ремеслу обучал. К семи годам мальчик из лука стрелял без промаха, на лошади скакал, пахал и сеял не хуже отца. Верный глаз у Иванушки был, рука твёрдая, а ум светлый.

Марьюшка всё больше к материнским делам приглядывалась. Серьёзно, внимательно следила за тем, что Анастасия делала, и тут же повторяла. К пяти годам всему научилась: и вязать, и шить, и вышивать. Видать, от матери к ней дар перешёл. Мастерица, да и только. Одно плохо – ничего не слышала Машенька и говорить не умела.

Время шло, и родители решили пойти по свету белому, чтобы разузнать, как Машеньку от беды избавить. Уезжая, отец подарил Ванюше серебряный рожок и сказал, что рожок передал ему прадед и что дуть в него можно лишь тогда, когда старый ворон сядет на левое плечо и трижды каркнет. Владимир советовал сыну не расставаться с рожком.

Анастасия, прощаясь с дочерью, повесила ей на шнурочке маленький голубой камешек, чтобы он принёс ей счастье.

Уехали Владимир с Анастасией и как в воду канули. Месяц проходит, за ним второй и третий. Истосковались дети, измучились и решили идти в лес, искать волшебный колодец, о котором мать рассказывала, чтобы он помог им родителей отыскать.

Не успели они из дома выйти, а навстречу им зайчиха бежит, плачет, лапками слёзы утирает:

– Кто обидел тебя? – спрашивает Иванушка.

– Волк, – пожаловалась зайчиха, – детей моих забрал, а меня из лесу выгнал.

– Веди меня к волку! – приказал Иванушка. Привела зайчиха Ивана да Марью в чащобу и говорит:

– Вот здесь, в землянке, он и живёт.

– Выходи, волк, – крикнул Иванушка, – разговор есть!    

Волк вышел, обхватил дверь руками и заорал:

– Чего надо? Зачем явились? Зайчат не отдам и вас растерзаю.

Пока он кричал, Иванушка снял с плеча лук и пустил три стрелы. Первая пробила волку хвост, вторая – ухо, а третья – лапу. Попробовал волк вырваться и не смог, стрелы крепко держали его. Видит он, что дела его плохи, и заговорил по-другому:

– Отпусти меня, Иван, дети у меня маленькие, есть просят, а жены нет, пропала... Один я остался, никому не нужный... А тут ещё старость – зубов не стало. Дети у меня поздние... – и волк заплакал.

– Ну, ладно, отпущу тебя, только не балуй, а пищу можно и растительную есть. Бери с медведя пример: медом, грибами, ягодами питается, а ростом и силой тебя превзошёл намного.

– Спасибо за совет, Иван, попробую, – говорит волк, зализывая раненую лапу.

Попрощавшись с зайчихой и зайчатами, Иван да Марья двинулись дальше. Идут они, и вдруг слышит Иванушка тоненький голосок:

– Не дави меня, Леший, не дави, я ведь на весь лес один лекарь и тебя лечил не однажды.

– Ну и что же, что лечил, – донёсся в ответ грубый голос, – а теперь я здоров и тебя раздавлю, как муравья, чтобы не ползал под ногами.

Иванушка раздвинул ветки и увидел рыжего лохматого Лешего, он стоял к нему боком. Из-под его грязной пятки выглядывала красная шапочка гнома. Леший медленно опускал ногу, придавливая гнома к земле.

Просвистела стрела. Леший схватился двумя руками за свою пятку и заплясал на одной ноге, завывая на весь лес.

Гном отскочил и спрятался за пень, а Иванушка вышел из-за кустов и направил лук на Лешего.

– Ты что, с ума сошёл?! – заорал Леший. – Опусти свою рогатку. Я ж пошутил с гномом... Давеча Баба Яга уговаривала меня погубить вас, а я не согласился, даже похвалил тебя, а ты вот что со мной сотворил, негодник эдакий, как теперь ходить буду, а?

– Я помогу тебе, – отозвался гном. Он спешил к Лешему с целебной травой, которую всегда носил в своей торбочке. Вместе с Иваном они вытащили стрелу, приложили лекарство к ранке и перевязали ногу. Лешему сразу полегчало, и он разговорился:

– Баба Яга хотела, чтобы я женился на ней, а зачем она мне, уродина такая, я лучше на Машеньке женюсь.

– В своем ли ты уме, дедушка Леший? – строго спросил его Иванушка.

– Шучу, а ты и вправду подумал, – засмеялся Леший. – Куда мне, старому, жениться. Холостым лучше быть, что хочешь, то и делай.

– А ты что молчишь? – обратился он к Маше, которая глядела на него с любопытством и страхом.

– Она не слышит и говорить не умеет с рождения, – пояснил Иванушка.

– Да ну! – глаза у Лешего стали круглыми, как чёрные блестящие шарики, рот изобразил букву «О», а уши зашевелились. – Это Баба Яга, её рук дело. На такую красоту беду наслала. Ненавидит она вас.

– За что, Леший? Мы ведь зла никому не сделали.

– Причины у неё имеются! Белки снабжали Ягу орехами, пчёлы – медом, зайцы – овощами, медведи скот пригоняли, волки и лисы кур и овец таскали из соседних сел. Даже сороки доставляли драгоценности из царских палат. Всех воровать заставила Баба Яга ради своей услады. А когда отец твой поселился в лесу и всех под свою защиту взял, она вроде как сама по себе осталась, без податей. Один старый ворон Бабе Яге не подчинялся, и она побаивалась его. Я сначала хотел вас к нему послать, а теперь вижу: к Бабе Яге идти надо. Может быть, узнаете, где она свою смерть прячет и как сестру твою исцелить. Запомни, Иван, Баба Яга на лесть падкая. Неряха, а чистоту любит, лентяйка, а трудолюбие ценит, обжора, а готовить не умеет. Но если что-то не по ней, вмиг уничтожит. Не боишься?

– Что толку о страхе говорить, дедушка Леший, ты лучше дорогу покажи к Бабе Яге.

– Идите прямо, никуда не сворачивайте. Я тоже пойду к ней, отвлеку, чтобы не погубила вас, – сказал и исчез, будто и не было его.

Дорога выдалась трудная, водой роднички поили, а едой звери угощали. Ёж спелые яблоки на спине приносил, белки Машенькино лукошко орешками наполняли, а медвежата – ягодами. Так и дошли.

На третий день Иван да Марья увидели избушку Бабы Яги, подошли. А на пороге сама хозяйка стоит. Нос крючком. Волосы, как копна соломы после бури, волосатые руки, словно у обезьяны, вниз опущены. Платье клочьями мотается, на одной ноге полусапожек дырявый, а другая нога костяная.

– Что, пожаловали?! Три дня вас дожидаюсь, ничего не ем, аппетит нагуливаю, чтобы сразу двоих съесть.

– Съесть нас ты всегда успеешь, а сейчас встречай гостей, как положено, – сказал Иван с поклоном. – Не с враждой, с миром пришли. Говорят, что красивее тебя во всем лесу не сыщешь и богатством ты всех превзошла. Захотелось посмотреть на твоё хозяйство.

– Что ж, и то правда, – согласилась Баба Яга. – Сараи мои не пустуют, и сама я не бедствую.

Она опёрлась костлявой рукой о стенку своей избушки.

– А это – богатство моё, – описала она костылём полукруг. – И мука, и овощи, и фрукты, и корова, и лошадь, гуси и куры, овцы имеются. Даже дров целый сарай, Леший напилил и наколол. Всё, как положено...

– Всё, да не всё. Порядка у тебя нет, – возразил Иванушка.

– Порядка нет? А кто его наводить будет? Я, что ли? Чего захотел! Отродясь чёрной работой не занималась. Моя мамочка меня барыней воспитала, так и живу.

– Мы с Марьей поможем тебе навести порядок. Только ты должна уйти куда-нибудь дня на три.

– Что ж, это можно, слетаю к родной сестре, давно она зовёт меня в гости.

Баба Яга села в ступу, взяла в руки помело, но прежде чем взлететь, предупредила Иванушку:

– Если обманете, на дне моря найду, зажарю и съем.

– Улетай, – провожал её Иванушка, помахивая рукой. – Через три дня будем ждать тебя.

И Баба Яга улетела.

Вошли дети в избушку Бабы Яги и остолбенели. Печка задымлена, пол, стены и потолок – чёрные от копоти. На столе, под столом, на лавке и под лавкой, по всему полу чего только не навалено: чашки, горшки, чугуны, ложки и сковородки – всё грязное. На русской печке тряпьё засаленное, а на нём кот лежит. Иванушка предложил ему выйти, кот недовольно повиновался, но не удержался и замявкал:

– Эту грязь и за год не вычистить, напрасно стараетесь, сожрёт она вас.

Вынесли дети всё из избушки, проветрили её и побелили снаружи и изнутри. Печь Иванушка отремонтировал. Баба Яга через трубу вылетала и все кирпичи расшатала, они и попадали в дымоход. Марья стёкла в окнах вымыла, полы выскоблила, посуду перечистила. Иван стол новый сделал, лавку и кровать деревянную для Бабы Яги. Марья из льняного полотна и шёлка, которых у Бабы Яги видимо-невидимо было, наперники сшила, наволочки и простыни. Матрацы и подушки лебяжьим пухом набила. Даже бельё и платье смастерила Бабе Яге, и Иван – полусапожёк из сафьяна на одну ногу.

Когда избушку привели в порядок, Марья еду готовить стала. Пирогов с яблоками и лесными ягодами напекла, блинов кружевных нажарила, заготовила ведёрный чугун узвара, фрукты и овощи перемыла и так стол накрыла, что сам царь сесть за него не погнушался бы.

Иванушка сараи вычистил, вороного коня подковал, хвост и гриву ему расчесал и, отпустив на луг зелёный, за корову принялся. Она молча подставляла ему то один бок, то другой, руки Иванушкины лизала шершавым языком и, наконец, не выдержала и заговорила:

– Спасибо тебе, Иванушка, Баба Яга отродясь не мыла и не кормила меня, даже молока не стало. Но сейчас вымя моё переполнилось. Подои, сделай милость, хочу молочком тебя угостить.

Подоил Иван корову, разлил молоко по чугунам, а оно тут же в сливки превратилось. Пока Иван с коровой возился, кот, не уставая, тёрся о его ноги.

«Видно, голодный», – подумал мальчик и дал ему горшочек сливок.

– Спасибо, – сказал кот, вылизывая горшочек, – вкусно. Могу ли я тебе помочь чем-нибудь, Иванушка?

– Когда Баба Яга прилетит, ты спроси у неё, как сестру мою вылечить, а если она не скажет, попытайся узнать, где она свою смерть прячет. Я за печкой буду сидеть и слушать.

– Сделаю для тебя, Иванушка, что смогу. А сейчас прячься, она уже летит сюда.

Только спрятался Иван, а Баба Яга уже тут как тут. Глядит, а избушка сверкает чистотой, изгородь новая, в сараях порядок. Посреди двора чан деревянный стоит, тёплой водой наполненный. Маша выкупала Бабу Ягу, во всё новое одела, причесала, за стол усадила, накормила до отвала и спать на новую белоснежную кровать уложила, а сама к открытому окошку подошла и за прялку села.

Баба Яга, сытая, довольная, лежала на перине. От избытка чувств захотелось ей поговорить. 

– Ты что, – обратилась она к коту, – язык проглотил? Всегда разговаривал со мной, а нынче  молчишь, случилось что? – подскочила Баба Яга. – Ивана не вижу, где Иван?

– На речку ушёл, будет к вечеру, не раньше. Хочет рыбкой свежей угостить вас.

– Ещё какие новости, докладывай, что-то ты грустный какой-то.

– Как же мне не грустить, Яга Ягидовна, сороки прилетели и сказали, что вы сегодня умереть должны. Вот я и плачу. Как мне жить без вас, ума не приложу.

– Ничего твои сороки не знают. Смерть моя надёжно спрятана.

– Яга Ягидовна, боюсь я за вас, – кот заплакал, – найдут смерть вашу.

– Попробуй найди иглу в сене.

– А если подожгут сено?

– Да не в сене игла, а в яйце.

– Так ведь его же разбить могут, – сказал кот и залился слезами ещё пуще.

– Да не реви ты, глупый, всё равно я не скажу тебе, где она спрятана.

– И не надо, Яга Ягидовна, не говорите, лишь бы её никто не нашёл. А детей когда есть будем?

– А зачем их есть? Превращу в уродов, красивые больно, и пусть живут у нас вечно. Видал, что за три дня сделали? Таких работников терять нельзя. Искупали меня! Да меня мама родная никогда не купала, и в кровати такой я никогда не спала. А накормили как! До сих пор слюни глотаю... Съела бы ещё, да некуда...

– Сороки сказали, что за детьми родители придут, – не унимался кот.

– Не придут.

– Куда же они делись, может, вы знаете, Яга Ягидовна?

– Разговорился больно. Много будешь знать – скоро состаришься. За девчонкой лучше поглядывай, а я сосну, раззевалась что-то, не к добру это, – сказала Баба Яга, повернулась к стенке и захрапела так, что изба заколыхалась, она ведь на куриных ногах стояла.

Вышел Иванушка из избушки, а у порога конь вороной, глянул он на Ивана и говорит:

– Садись на меня да держись покрепче, вмиг доставлю тебя, куда пожелаешь.

– Вези меня туда, где Баба Яга смерть свою прячет.

Взвился конь и помчался, словно ветер. Не успел Иван до десяти сосчитать, как конь уже копытом стал землю бить.

– Слезай, – говорит, – приехали. Ты уж сам тут управляйся, а мне возвращаться пора. Если Баба Яга заметит, что меня нет, – не жить нам обоим.

Взвился под облака и исчез.

Оглянулся Иванушка и видит огромную скалу, а на вершине возвышается что-то, а что – понять не может. Сел Иванушка у подножия скалы и задумался горько. Что делать? На скалу ему вовек не забраться. И вдруг почувствовал, что кто-то сел к нему на левое плечо и трижды каркнул.

«Это старый ворон», – обрадовался Иванушка, схватил серебряный рожок и дунул в него изо всех сил. Всё окуталось туманом, а когда он рассеялся, Иванушка увидел огромного великана, его голова возвышалась над скалой.

– Я готов помочь тебе, Иванушка, приказывай, – донёсся сверху ласковый голос.

– Подними меня, пожалуйста, на вершину скалы.

Великан нагнулся и, подставив Иванушке большую ладонь, поднял его и поднёс к каменному чучелу, опоясанному цепью. Подошёл Иванушка к чучелу и спросил:

– Не знаешь ли ты, чучело каменное, где Баба Яга смерть свою прячет?

– Это ты, сынок? Спасибо, что нашёл меня, – услышал Иванушка голос отца.

Мальчик вздрогнул, оглянулся по сторонам и закричал что было сил:

– Батюшка, родимый, где вы, что с вами?!

– Превратила меня Баба Яга в чучело каменное, а матушку твою в цепь железную, что вокруг меня опоясана. Ослепила она меня, и я не могу видеть тебя, а самое главное – помочь. Но тайна её разгадана. Слушай, Ванюша. Скала, на которой ты стоишь, из двух частей состоит, плотно сдвинутых. Если раздвинуть их, увидишь огромную пещеру и озеро. Над озером на длинных цепях котёл висит, а в нём огонь горит. Котёл надо в озеро опустить, все угольки почернеют, а один будет гореть чёрно-красным пламенем. Его-то и надо раздавить, но для этого сила нужна огромная, я не смог этого сделать. Баба Яга перехитрила меня. Прощай, сынок, береги сестру, – сказал Владимир и умолк.

– Ты слышал, что батюшка мой сказывал? – спросил Иванушка у великана.

– Да, мой повелитель, приказывай, воля твоя для меня закон.

– Раздвинь горы, найди чёрно-красный уголёк и раздави его.

А Баба Яга, объевшись сладких пирогов, безмятежно спала, её разбудила сорока. Прилетела, села на подоконник и застрекотала во всю глотку:

– Спасайся, Баба Яга, спасайся. Смерть твоя на пороге!

Яга вскочила с кровати, кинулась к двери и вдруг почернела вся, затряслась и рухнула, превратившись в гнилую корягу.

Кот прыгнул на корягу, разломил её и бросил в горящую печь, коряга вспыхнула и рассыпалась прахом.

Машенька, кормившая во дворе кур и гусей, удивилась, когда увидела клубы чёрного дыма, вырвавшиеся из трубы избушки.

Свежий ветер разогнал смрад, очистил небо от туч, и появилась радуга, она озарила небо и лес, коснулась камешка на груди у Машеньки, и он засверкал всеми цветами радуги. «Что это со мной происходит, – подумала девочка, – я слышу пение птиц, журчание реки и дыхание леса!»

– Ну что же ты, – сказал конь, подходя к ней, – говори!

И Машенька сказала:

– Какое счастье, я слышу тебя!

После того, как великан раздавил чёрно-красный уголёк, каменное чучело и скалы исчезли, а на их месте появились Владимир с Анастасьюшкой, живые и невредимые, кинулись к Иванушке со слезами радости, стали обнимать и целовать его. Даже великан прослезился, вытирая глаза огромным кулаком, а потом подставил свою ладонь и сказал:

– Куда нести вас? Приказывайте.

– Неси нас к Марьюшке.

Переставляя огромные ноги, великан шагал через леса и поля. Не доходя до избушки Бабы Яги, он осторожно опустил их на землю и сказал:

– Если нужно будет – зовите, всегда буду рад помочь вам.

Поблагодарил Иванушка великана, и опять опустился туман, а когда рассеялся, поляна была пуста.

Прошли они немного и увидели Машеньку, девочка бежала к ним навстречу и была такая счастливая, какой её никто никогда не видел.

– Матушка, батюшка, Иванушка, родные мои! – Машенькин голосок звенел, как ручеёк. – Давно поджидаю вас, стол накрыла, еды наготовила, но сначала надо сходить к колодцу, он недалеко отсюда, на поляне.

Они пошли к волшебному колодцу, окружённые белками, ежами, зайчатами, маленькими гномиками, был с ними и старый ворон. На поляне важно расхаживал кот, потирая лапы и покручивая усы. Золотое ведёрце летало вверх и вниз с неимоверной быстротой. Всем хотелось выпить сверкающей звездами водицы, чтобы заветные желания всегда исполнялись. Разлилось воды тоже немало. Там, где она на землю падала, цветы вырастали, невиданные доселе. Люди назвали их Иван-да-Марья.

И, конечно, был пир горой,  и я на том пиру была, сладкий мёд пила, а хлебом душистым закусывала.

Любовь Матвеева

 Яхта и Ялик

На заброшенном причале утро начиналось как обычно – со звона позеленевшей от времени корабельной рынды, неизвестно как попавшей сюда:

–        Бум! Бум! Подъем! Вставать пора! Бум…

– Пожалуйста, перестаньте шуметь. Мне всю ночь не спалось! – недовольно пробурчала ржавая баржа. – Я скоро пойду ко дну, не дождавшись ремонта! Мой корпус оброс ракушками и водорослями! А ведь я совсем ещё не старая…              

–  Не волнуйся,  соседка, – успокоил её рыбацкий баркас, – придёт пора, нас отремонтируют, покрасят, и мы снова станем как новенькие!

– Размечтались! – в разговор вступила ветхая лодка без вёсел. – Я столько лет болтаюсь у этого причала в ожидании мотора!

– Зачем тебе мотор? Ты своё уже отплавала, на пенсию пора! – маленький ялик лукаво улыбнулся. –  Твои борта не выдержат шторма.

– Что ты понимаешь в морской стихии! Бывали времена, когда я уплывала далеко от берега и попадала в такие передряги, которые тебе и не снились…

– Перестаньте ссориться, – миролюбиво успокоила их разбитая шаланда, – лучше посмотрите, кого вёдет к нам  трудяга-буксир.

Старожилы причала обернулись к входу в Бирюзовую бухту. Натужно урча, буксир тянул за собой белоснежную яхту.

– Потеснитесь немного, я к вам на постой потерпевшую пришвартую.

– Ну вот, ещё чего! – проскрипела старая лодка. – У нас здесь и так не протолкнуться!

– В тесноте, да не в обиде! Ставь её рядом со мной, я пододвинусь! А что с ней случилось? – спросил ялик,  уступая место новой соседке.

– Ураган сломал мачту и чуть не выбросил её на берег, – буксир ослабил трос и придвинул яхту к пирсу.

– Порт приписки не наш, она  иностранка! – не успокаивалась лодка, ревниво рассматривая золотистые буквы на корме яхты. - Каким ветром её к нам занесло?

– Сильным ветром. Еле дотащил, сам чуть не захлебнулся от волны, – пробасил буксир и, дав прощальный гудок, покинул причал.

– Да, не повезло вам, милочка, – участливо заметила ржавая баржа, обращаясь к новенькой. –  Ваш ремонт затянется надолго!

– Что вы, мне некогда здесь скучать. Я сошла с дистанции Международной регаты, и мой хозяин приложит все силы, чтобы скорее вернуть меня в строй. Думаю, через пару часов всё будет в порядке!

– Когда-то и я думала, что задержусь тут ненадолго. Но прошло столько лет, а я до сих пор ржавею у этого причала, – баржа грустно вздохнула.

– А что такое регата? – спросил рыбацкий баркас.

– Это гонки парусных судов в открытом море, –  ответила гостья.

– Гонки? – переспросила старая лодка. – В молодости я тоже участвовала в гонках вёсельных шлюпок по бухте и всегда приходила первая!           

– Разве сравнишь узкую бухту с морским простором?! – разбитая шаланда горделиво покачала бортами. – Мне доводилось бывать в разных морях и  даже в океане! 

– Океан – это что, вы бы попробовали выгрести против мощного течения бурной реки, да ещё не сесть при этом на мель! – баржа хвастливо завертела ржавым винтом.

Обитатели причала начали наперебой вспоминать свои далёкие и близкие плавания. Гостья вежливо слушала, кивая снастями.

Лишь маленький ялик не принимал участия в разговоре. Ему хвастаться нечем – его,  сбитого из просмоленных досок, только неделю назад спустили на воду. Поблёскивая  выкрашенными бортами и урча моторчиком, он вплотную придвинулся к иностранке. 

– Какая ты красивая! – прошептал он, с восхищением рассматривая разноцветные паруса, развешенные для просушки.

– Ты просто не видел других участниц регаты. В соревновании участвуют яхты со всего мира, большие и маленькие. Скоро ты выйдешь в открытое море и наверняка увидишь парусники более красивые, чем я.

– Мне не надо других, мне ты нравишься…   Возьми меня с собой!

Она не ответила. Хозяин, седой моряк, ловко орудуя инструментами, начал чинить сломанную мачту. Стройный корпус дрожал под ударами молотка, ванты жалобно поскрипывали.

– Тебе больно?

– Я потерплю. Мой владелец опытный яхтсмен и знает толк в морском деле, ведь он сам меня построил. Нам надо торопиться: остальные парусники ушли уже далеко. Их нужно догнать и перегнать. Хозяин не привык быть последним! 

Вскоре ремонт был закончен. Попыхивая трубкой, капитан встал за штурвал.

– До свидания! Я буду вспоминать вас! – покидая причал, крикнула яхта.

– Счастливого пути! – рыбацкий баркас замахал на прощанье облезлым флагом.

– Кораблям всегда желают иметь семь футов под килем! – заметила разбитая шаланда. – Я знаю толк в морских приметах!

– Разве она корабль? – проворчала старая лодка. – Размалёванная скорлупка!

– Не смей! Она настоящая парусная красавица! Я люблю её… – ялик,  освободившись от швартовов, устремился за яхтой в море.

– Вернись! – проскрипела ржавая баржа. – Ты не сможешь догнать её!

Но ялик уже никого не слышал. Тарахтя моторчиком, отважно плыл навстречу волнам, содрогаясь от их ударов своим маленьким телом.  Скоро он устал.

– Подожди! Я задыхаюсь и захлёбываюсь!

– Возвращайся, тебе нельзя со мной! – яхта продолжала мчаться вперёд.

– Почему?

– Я не могу остановить ветер, который наполняет мои паруса. Плыви в бухту. 

– Но я люблю тебя и хочу быть с тобой!

– Влюблённые должны уметь ждать. Я непременно вернусь! – яхта, подгоняемая ветром, скрылась за горизонтом.

Шли годы. Маленький ялик стал опытным мореходом. Каждый раз, выходя из бухты, он пристально вглядывается в морскую даль, надеясь увидеть свою возлюбленную. Ведь когда-нибудь она обязательно вернётся! Просто нужно уметь верить и ждать!

Валентина Сирченко

За большим сазаном

У маленького шестилетнего Ёсика настоящее имя было Иосиф. Так перед войной назвал его папа. Но мальчик папу не помнил. Началась война, он ушёл на фронт и больше не вернулся.

А мама звала его Ёсиком. И бабушка, и брат Федя, и соседские мальчишки.

Ёсик стоял перед столом и смотрел на брата. Федя разгибал скрепки у старой тетради.

И где это Федя нашёл такую тетрадь? Ёсик видел, что всю зиму Федя писал на тетрадях, сшитых из газет. А чернила ему бабушка из бузины варила. Федя говорил, что в школе диктанты учительница дает писать на настоящей тетради, но Ёсик этой тетради не видел. Мама сказала, что когда он пойдёт в школу, тогда все будут писать в настоящих тетрадях, наверное, таких, как эта. Бумага в тетрадке белая и гладкая. Кто-то писал в ней красиво, совсем маленькими ровными буковками. На одной странице стоит большая красная пятёрка.

Ёсик тоже будет стараться. Может, и ему учительница поставит такую же красивую красную пятёрку. Очень хочется Ёсику ходить в школу вместе с братом. Федя за один год два класса закончил. Первый и второй. Ёсик гордился братом.

– А что ты делаешь? – спросил он.

– Крючки, – серьезно ответил Федя. Он точил блестящую скрепку красным кирпичом.

– Ты что, на рыбалку пойдёшь? А меня возьмёшь? – заволновался Ёсик.

– Я далеко пойду, ты устанешь…

– А я за старую вербу ходил с Колькой и Витькой! – признался Ёсик.

– Я рано пойду…

– Я встану, я же ходил с тобой корову пасти, – напомнил мальчик и просительно посмотрел на брата.

– Мы с Витькой пойдём, когда ты ещё спать будешь! Ещё темно будет!

– А ты меня разбуди, я сразу встану! Ты не бойся, ты только потолкай меня хорошенько и скажи, что на рыбалку, я сразу вспомню и встану!

Тут подошла бабушка и заступилась за Ёсика.

– Возьми брата, вот уж как он шибко тебя просит!

Бабушка не очень-то верила, что Федя пойдёт на рыбалку так далеко и так рано, как говорит.

Федя вздохнул, забоялся: вдруг бабушка да его самого на рыбалку не пустит, на огород пошлёт, картошку полоть. Вздохнул Федя и согласился:

– Ладно, возьму.

– Вот и хорошо, – сказала бабушка, – только глыбоко-то в речку не заходите. Смотри за братом, он ещё маленький, поди, плохо плавает.

Вечером Ёсик спать лёг не в хате, а с братом во дворе, на старой телеге с сеном: вдруг Федя забудет зайти в хату и его не разбудит.

Вначале спать не хотелось. Ёсик думал про рыбалку, про новый крючок, который сделал ему Федя.

Брат сказал, что они пойдут на такое место, где большие сазаны водятся. Вдруг большой сазан на его крючок поймается! Ну и что, что Ёсик маленький! Ведь рыба не знает, где чья удочка!

Ёсик вспомнил, как однажды Федя принёс с речки большую рыбу. Бабушка почистила её и сварила. Все ели, хвалили уху, а бабушка подливала юшки и приговаривала:

– Федя у нас уже большой, кормилец наш…

И мама посмотрела на него усталыми глазами и тоже сказала:

– Мужчина в доме есть, значит, не пропадём.

Поймает Ёсик большого сазана, и бабушка снова уху сварит. И ему бабушка скажет:

– Вот какой у нас уже большой Ёсик!

Под бабушкиной фуфайкой на телеге тепло. Сено пахнет мятой. Запах маминых ночных фиалок разлит по двору. Кузнечики трещат без устали. Глазастые звёзды смотрят сверху, перемигиваются и будто всё хотят узнать про Ёсика.

Будто они и не звёзды вовсе, а русалки, о которых бабушка рассказывала. Только не речные, а небесные. Далеко на небе живут. Днём спят, а ночью просыпаются, людей и землю разглядывают. Бабушка рассказывала, что звёзды падают на землю. Ёсик и сам видел.

Упадут, а потом что с ними делается? В кого превращаются? В камни, наверно… Красивые, алмазные… Камни эти тоже сверкают, как звёзды, только не живые, холодные…

Ёсик смотрит на звёзды. Ему кажется, что звёзды шевелятся, на него смотрят. Спрашивают друг у друга:

– Это тот Ёсик, который на рыбалку собирается?

Закрывает Ёсик глаза, не видит звёзд. Видит большого губастого сазана. Он бесшумно ходит в прозрачной воде, шевелит плавниками, стоит совсем близко возле крючка. Мальчик улыбается и засыпает.

Ёсику показалось, что он только уснул, а Федя уже толкает в плечо:

– Ёсик, вставай! Я иду на рыбалку!

Мальчик сразу подскочил и сел. Но глаза у него никак не хотели открываться. Он морщил лоб, тёр глаза кулаками, а они не открывались.

– Ёсик! Я уже иду! – сказал Федя и отошёл от телеги.

Ёсик сполз по сену с телеги и встал на землю. Глаза наконец открылись, и он огляделся.

Было ещё темно. Но звёзды уже не висели так низко над головой, не заглядывали любопытно и глазасто, а словно отодвинулись и задремали. Кузнечиков не слышно. В огород вполз туман. Клочьями зацепился и повис между кустами смородины.

«Ошибся, наверно, Федя, спать ещё надо», – подумал он.

А Федя торопил:

– Пошли! Витька уже давно свистит. А хочешь, оставайся, поспи лучше!

Откуда-то с огорода и правда раздался нетерпеливый свист.

– Я иду, – сказал Ёсик и взял брата за руку.

Федя накинул на него фуфайку, положил на плечо удочки и шагнул в огород. По тёмной тропинке пошёл и Ёсик.

Днем тропинка казалась просторной, а сейчас со всех сторон на неё свешивались мокрые листья. Мягкая ботва свеклы сразу же облепила ноги Ёсика, и они стали мокрыми. С другой стороны на дорожку упали стебли картошки, разложились ушастые листья подорожника, путался горох. От росяной влаги на листьях пятки озябли.

По краю огорода росли вишни. Они замерли хороводом, протянули друг к другу ветки и словно раздумывали, посматривали из темноты на мальчиков. Что же это будет? Куда же это они идут ночью?

Ёсику было немножко страшно.

За огородом, у редких жердей изгороди, мрачными разбойниками стояли огромные лопухи. Мальчику показалось, что они нарочно широко раздвинули свои листья и что-то под ними прячут.

Откуда-то из темноты вынырнул Витька.

– И ты тут? – удивился он, заметив Ёсика. – А реветь не будешь?

Ёсик обиделся. Поправил плечом фуфайку и ничего не сказал. Хорошо, что у него брат Федя, а не Витька. Конечно, Витька бы не взял его на рыбалку. Он даже дерётся со своим братом Колей. Коля мешает ему играть в партизаны. А разве он виноват, что маленький? А Витька ещё и врун. Про гранату, будто она у него есть, врал, про своего Шарика, что он мины ищет, врал. И про кенгуру врёт. Подумаешь, съездил на Кавказ и хвастается! Там и люди, говорит, не такие, и деревья не такие!

– Там на удочку кенгуру ловятся, сам ловил! – хвастался вчера Витька.

– Не ври ты, Витька! – сказал ему Федя.

Ёсик не слыхал никогда про кенгуру. Но раз Федя говорит, что Витька врёт, значит, врёт.

Мальчик шёл рядом с братом, изредка припрыгивал, чтобы не отстать.

Вдруг сбоку от тропинки послышалось жалобное: «Мя-у-у… мя-у-у…»

Ёсик остановился, наклонился к кустам: нет ли там маленького беспомощного котёнка. Он даже приготовился вытащить его из самых колючих и самых страшных зарослей.

– Да не туда ты смотришь! – остановил его Федя.

– А куда же?

– На забор смотри, наверх. Это не котёнок, это сова!

– Сова? – удивился Ёсик. – А почему же она так плачет?

Он посмотрел на столбик, куда показывал брат, и на фоне неба, которое стало цвета разбавленных синих чернил, увидел серый неясный комочек. Тот ещё раз жалобно промяукал, неслышно поднялся и полетел тихо, словно привидение.

– Они не плачут, они так под котов подделываются, чтобы людей сбить с толку! – объяснил Витька.

– А зачем им людей сбивать с толку? – ещё больше удивился Ёсик.

– Чтобы свои колдовские дела делать! – продолжал Витя.

– Колдовские дела? Какие? – спросил Ёсик и споткнулся.

– Несчастья приносить! Вот ты споткнулся – это сова наколдовала.

– Не говори, Витька, чепуху всякую! Не слушай его, Ёсик, и смотри лучше под ноги, – строго сказал брат.

Ёсик и сам решил, что Витька врёт, но всё равно задумался. Вспомнил, как однажды бабушка выгоняла сову из сарая.

Смешная короткая птица растопырила крылья, вытаращила глаза и испуганно смотрела на бабушку.

А бабушка почему-то сердилась и кричала:

– Кыш! Кыш отсюда, нечисть поганая!

А Ёсику было жаль сову. Она прижалась к углу сарая и совсем не казалась страшной.

– Все прогоняют сову, поэтому она летает ночью, да, Федя?

– Конечно, – согласился Федя.

Кончились огороды, и дорожка пошла пошире. По одну сторону росли кусты, за ними прохладным и влажным туманом дышала речка. Но Федя к ней не сворачивал. Он шёл на то место, где в чистой воде друг за другом ходят большие сазаны. Уже прошли мост и старую вербу.

К речке свернули неожиданно. Среди тёмных трав вдруг появилась тропинка и привела их к небольшой лужайке с наклоненной к самой воде ивой.

Возле неё мальчики и расположились.

Федя вывернул рукава фуфайки внутрь, накинул фуфайку на брата, подвернул рукава, разложил их на земле. Ёсик сел на них, закутался, и сразу стало тепло, мокрые ноги нагрелись.

Федя пристроил перед братом удочку.

Ночь уходила, бледнела, и Ёсик хорошо видел Витьку, который уже сидел с удочкой под самой ивой, и Федю в старенькой маминой тужурке.

Чтобы не кусались комары, Федя залепил себе и брату лицо лопухами. Но комары не отступали, тонко звенели у самого носа, находили открытые места и безжалостно впивались. Приходилось всё время махать перед носом веткой.

Ёсик смотрел на воду, на поплавок, на неподвижно повисшие ветви ивы. Рядом у кустов за деревом белым таинственным облаком ещё лежал туман, края его шевелились, и Ёсику казалось, что там делается что-то таинственное и вот-вот из этого облака кто-то появится. Кто-то лохматый, сердитый, страшный. Может, сама Баба-Яга, леший или водяной. Появится и прогонит их от речки.

Ёсик отводил глаза в сторону, туда, где утонул крючок с наживкой. Вода была гладкой, серой. Или смотрел на другой берег, высокий и почему-то чистый, без кустов и деревьев. На другом берегу тоже делалось что-то необычное.

Серое небо там зажглось узкой красной полосой, и Ёсик заметил, как в одном месте кто-то стал надувать огненно-малиновый шар. Вначале огненная полоса выгнулась, потом выглянул краешек шара. Ёсик забыл про удочку и, не отрываясь, смотрел на него.

А шар всё рос и рос, переливался живым малиновым пламенем. Наконец шар освободился, вырвался и поплыл кверху. Кто-то бросил малиновых блесток на воду. Розовым засветилось Федино лицо и светлая Витькина рубашка. Ёсик замер и ждал ещё какого-нибудь чуда.

Вдруг прямо над его головой цвиркнуло: «Цир-цир-ю! Цир-цир-ю!» Ёсик повертел головой и никого не увидел. «Кто это? – удивился мальчик. – Или показалось?»

И тут с другой стороны: «Цир-цир-ю! Цир-цир-ю!»

Ёсик повернул голову, посмотрел на розовые кусты и на самой верхушке боярышника увидел маленькую серенькую птичку с дрожащим хвостиком. Она тоже смотрела за речку, туда, где поднимался малиновый шар. А Ёсик и не заметил, что шар уже плывёт высоко.

И вдруг услышал:

– Клюёт! Клюёт!

Он схватил удочку, дернул вверх и увидел, как над водой засверкала маленькая серебряная рыбка. Она тоже осветилась розовым пламенем, как и всё вокруг.

Брат подтянул крючок, снял рыбку и положил на лист лопуха перед Ёсиком.

И пошло клевать: то у Феди, то у Вити. Маленькие сверкающие рыбки взлетали над водой, розово, малиново загорались, мальчики снимали их и складывали на разложенные мокрые листья.

Ёсику стало хорошо, весело, и он уже не знал, куда смотреть: на малиновый шар, который всё поднимался кверху, на маленькую ли птичку или на удочку. Вокруг было так красиво и радостно, как на празднике.

Ёсик согрелся, откинул фуфайку и стоял на ней, пританцовывая и разглядывая всё вокруг.

Вспомнил про большого сазана. Его до сих пор ещё никто не поймал. У Феди и у Вити лежали несколько маленьких рыбок, а у Ёсика и вовсе одна, маленькая, кругленькая, толщиной с его палец.

Пошёл мальчик к воде. Ему захотелось увидеть, где же там ходит большой серый сазан с толстыми губами. На прозрачной воде уже скользили стрекозы, в воду, как по команде, прыгали ныряльщицы-лягушки, а сазана не было видно.

Солнце уже катилось поверху белым калёным диском, весело поддразнивало сверху, купалось в далеком чистом небе.

Ёсик лег на фуфайку, прищурил глаза, смотрел на горячее солнце и вспомнил о маме.

Скоро они с братом принесут домой рыбы, бабушка сварит уху, и мама спросит:

– Кто это нам рыбки сегодня наловил?

А бабушка улыбнётся и скажет:

– Это наш Ёсик рыбки принёс!

Ах, если бы поймать большого сазана!

Тогда бабушка раздвинула бы широко руки и показала маме, какую он поймал рыбу. И мама бы, наверно, сказала:

– Кормилец уже наш Ёсик! Мужчины в доме есть, значит, не пропадём.

А он не будет улыбаться, а серьёзно, как Витькин дед Михайла, скажет:

– Ешьте, ешьте, я ужо вам ещё наловлю.

Только бы поймать большого сазана! Ёсик открыл глаза, сел. Поплавок неподвижно лежал на воде, будто заснул. Где же ходит этот серый сазан, который никак не ловится? Может, спит? Тогда как же его поймаешь?

Ёсик пошёл к воде. Речка тихо нежилась на солнышке. Когда лягушки прыгали в воду, она просыпалась, по воде разбегались круги, но тут же успокаивалась, разравнивала круги и опять задрёмывала. На воде снова плавали лёгкие прозрачные облачка. Речка будто сонно щурилась, как Ёсик, изредка вспыхивала мелкими блестками.

Мальчик заглядывал в воду и пытался увидеть, где среди серых коряг, покрытых тиной, и осоки спрятался большегубый сазан.

И вдруг Ёсик его увидел! Сазан и не прятался, стоял на виду, шевелил плавниками и большим круглым ртом, словно делал так: «П-п-п-п». Сквозь чистую воду видна его толстая серая спинка. К Ёсиковой удочке подходить и не собирался.

– Есть большой сазан! Есть! Я его видел! – закричал он брату и побежал к своей удочке.

Федя недовольно замахал руками: тише, мол, рыбу распугаешь. А Ёсик подошёл с удочкой к тому месту, где видел сазана, и стал ждать. Едва сдерживая нетерпение, минуты две, не отрываясь, смотрел на поплавок. Но потом глаза сами собой заскользили по воде.

Большая белая бабочка, расчерченная чёрными линиями, вылетела из лопухов, помахала над белой головой Ёсика и хотела на неё сесть. Видно, решила, что это цветок, но опомнилась, взметнулась, отлетела в сторону и теперь дразнила мальчика: складывала и раскладывала расписные крылышки с длинными хвостами, сидя на листке, поворачивалась, словно показывала себя со всех сторон.

Ёсик не выдержал, оставил удочку и пошёл ловить бабочку. Но она подождала, пока мальчик подкрадётся к ней совсем близко, покрутилась перед ним, взмахнула крылышками перед самым носом и неровно полетела над кустами, будто состригая невидимыми ножницами над ними прозрачную кисею.

Мальчик вернулся к воде посмотреть на тихого хитрого сазана. Но сколько ни заглядывал в воду, больше никого не увидел.

– Федь, а Федь… Пойдем домой, есть охота.

Федя глянул недовольно. Но брата ему было жаль, и он протянул ему припасённый кусочек хлеба.

– Полови ещё немножко, потом купаться будем, – попросил он.

А солнце щедро посылало тепло, нагревало траву, речку, дорогу за кустами и Ёсика на фуфайке.

Мальчик отодвинулся в тень, жевал хлеб, смотрел, смотрел на воду и задремал.

– Ёсик! Купаться! – вдруг услышал он.

Радостно вскочил Ёсик, на ходу снял трусы и рубашку, побежал к брату.

А Федя с Витей уже сбивали ладошками друг на друга фонтаны брызг, прыгали и визжали на всю речку. Даже лягушки от страху попрятались. Ёсик боязливо ступил в воду, а потом, тоже взвизгнув, плюхнулся.

Купались до посинения. Ёсик вылез из воды и забрался на фуфайку. После купания ещё сильней захотелось есть, и мальчики, не сговариваясь, сложили удочки и собрались домой.

Ёсик, как настоящий рыбак, нёс свою удочку и свой улов – маленькую блестящую рыбку на ниточке.

Шли быстро. Солнце палило нестерпимо, оно быстро осушило мокрые тела. И теперь мальчики пошли медленней. Ёсик всё заглядывал вперёд, туда, где были огороды.

– Федя, давай отдохнём, – не выдержал он.

– Говорили тебе, не ходи с нами, – сердился Витька.

А брат Федя ничего не сказал, забрал у него удочку, взял за руку. Идти стало легче. Хотелось пить. Но Ёсик молчал, тянулся за братом. А Федя ступал тяжело, он нёс фуфайку, тужурку и удочки.

Но вот из-за бурьяна выглянули жердины крайнего огорода. И пошла, побежала веселей тропинка между огородами и кустами. Вот и лопухи у их ограды. Ёсик глянул на них: что же они там прятали под своими листьями? Толстые стебли слегка раскачивались, тянулись к солнцу. Всё оказалось простым и обычным, совсем не таким, как ночью. А вот и столбик, где сидела сова. Обыкновенный столбик.

Ёсик обрадовался своему огороду. Ноги, которые уже совсем не хотели идти, сами заторопились. Скорей к бабушке! Ёсик взял рыбку в руку, побежал по огородной дорожке.

Двор был пуст. Бабушка куда-то ушла. Федя отправился в хату, а Ёсик решил ждать бабушку. Сел за низенький столик, что стоял во дворе, положил на него руку с рыбкой, склонил голову и тотчас заснул.

Бабушка подошла с ведром воды, увидела спящего мальчика:

– Рыболовы мои пришли! Намаялись, горемычные!

Она погладила Ёсика шершавой ладонью, и он проснулся, поднял голову, протянул бабушке зажатую в ладошке рыбку:

– Бабушка, уху сваришь?

– Ах, кормилец ты наш! – проговорила бабушка, разжимая пальцы сонного мальчика.

Голова Ёсика снова опустилась на стол, глаза сами закрылись, но он улыбнулся и счастливо ответил:

– Ешьте, я ещё наловлю…

Людмила Непорент

            

«Сурок» Бетховена

В шесть лет в Свердловске меня отдали в музыкальную школу по классу скрипки. А чтобы пробудить во мне интерес готовить нудные уроки и отрабатывать ненавистные гаммы, отец изредка устраивал домашние музыкальные вечера. Садился рядом, брал в руки мандолину, медиатор… И я, задохнувшись от счастья, играла с ним всё: что было задано на дом, что уже давно выучено и что отец предлагал мне выучить с ним!

Музыкальная школа от моего дома была далеко, на «Уралмаше» – так назывался рабочий посёлок, рядом с которым раскинулся известный всему миру огромный завод «Уралмаш».

Добираться приходилось на трамвае. Колея проходила прямо через лес. Высоченные, засыпанные снегом сосны обступали трамвайную линию со всех сторон. А сам трамвай плыл в снежном тоннеле: сугробы вдоль колеи были вровень с окнами. Я усердно дышала на заснеженное окно, царапала по нему пальцем в шерстяной варежке и, наконец добравшись до чистого стекла, упершись в него лбом, пыталась разглядеть мелькающие мимо сказочные сосны и ели, пока от замёрзшего стекла лоб не начинало ломить с такой силой, что темнело в глазах…

Когда трамвай опаздывал, приходилось по трамвайным путям идти пешком. У меня нашёлся попутчик – Борька из соседнего дома. Он тоже учился в этой «музыкалке».

Первый экзамен по музыке состоялся в конце декабря.

Трудно сказать, почему экзамены затянулись допоздна, почему прослушивание малышни оказалось в конце списка… Но, так или иначе, моя очередь подошла только в девятом часу вечера.

Борька уже отыграл и стоял наготове у выхода. Я понимала: если он уйдёт, я ни за что не рискну пойти домой одна. Я умру прямо на пороге музыкальной школы! А Борька нервничал. Явно спешил.

Смятение и страх обуяли меня! Я уже не думала о «Сурке» Бетховена, которого мне надо хорошо сыграть. Нет! Я думала только о Борьке – потому что он мог в любую минуту скрыться за входной дверью. Я ему мигала, корчила рожи, всем своим видом давая понять, что я умоляю не уходить домой без меня! Подождать! Ещё чуть-чуть, самую малость! Я гнала смычок, будто подстегивала кнутом лошадь. Аккомпаниатор вначале пыталась попасть в мой ритм, потом просто перестала играть.

А Борька уже решительно взял шапку в руки.

Не выдержав, я закричала прямо со сцены:

– Борька, не уходи! Я боюсь! Подожди меня!

– Да жду-у-у! — недовольно протянул он. – Шевелись! – и напялил на голову шапку-ушанку.

От этих слов и его жеста меня словно ветром сдуло со сцены! Перепрыгнув через ступеньку, я за секунду одолела заполненный людьми проход между рядами. Подлетела к Борьке и вдруг разрыдалась! А мальчишка растерялся. Держал моё пальто, скрипку с чехлом, свой аккордеон – и не знал, что ему делать. Ведь он был всего на год старше меня.

Неуклюже набросив мне на плечи пальто, буркнул:

– Ну, пошли уже! А то нам дома попадёт.

Нам повезло, мы удачно успели на трамвай. Ехали одни в пустом вагоне. Чувство голода немного притупилось, мы очень устали, а перед вечером есть хотелось так, что бурчало в животе и побаливала голова. От своей остановки нам ещё предстоял путь через лесочек. Но здесь не было страшно. Лесок реденький, дорога хорошая, и всё вокруг было своим, узнаваемым… Постепенно мы разговорились. Вспомнили экзамен. Как я корчила рожи, как закричала, как спрыгнула со сцены…

И вдруг начали хохотать. Неудержимо. Закатываясь. До икоты. До коликов в боку. Напряжение, ещё недавно нарастая, напоминало тугую пружину. И, подобно той же пружине, что распрямляется с удвоенной ударной силой, это напряжение сейчас резко сбавило обороты и выразилось в этом безостановочном смехе, нервном, спасительном…

– Люка! Девочка моя! – мы вздрогнули от неожиданности, услышав оклик моего отца. – Вот они, полюбуйтесь! Я тут волнуюсь, звоню в школу, почему так поздно вас держат? Почему отпустили? Сам – только что с работы, и скорей – встречать! А она вон, с кавалером! Гуляют, будто дома их никто не ждёт.

Он стоял перед нами, припорошённый снегом, в белом полушубке, с белыми от инея усами и бровями – и улыбался. Точь-в-точь – Дед Мороз! Я уткнулась носом в полушубок из белого собачьего меха и, не сумев до конца остановить смех, которым мы только что давились с Борькой, выдохнула:

– Я провалилась. И сорвала концерт.

– Ничего, дочь! Утро вечера мудренее.

Через форточку, как через Альпы

Как-то раз, чтобы пойти вместе на каток, я зашла за Тамаркой. Дверь в её квартире оказалась на замке.  Мать ушла в магазин и закрыла её на ключ. Мы долго разговаривали в замочную скважину. Однако мне надоело ждать и мёрзнуть на лестничной площадке.

– Слушай! – воскликнула Тамарка. – Давай, ты в форточку влезешь. Беги за дом, я отворю её тебе. 

Обежав дом, я остановилась у Тамаркиного окна.  Нечего было даже думать о нашем замысле! В то время я уже училась в первом классе и ростом была вровень с цоколем дома. От него до подоконника – с мой рост, а дальше – столько же, если не больше, до открытой форточки…

Мимо шли люди. Не помню, кому из нас первой пришло в голову, но мы выбрали из прохожих самого рослого мужчину, и я слёзно кинулась к нему:

– Дядя, подсадите, пожалуйста! Там – сестра. Я пришла из музыкальной школы, а в дом попасть не могу, потеряла ключ.

– Да-а… – канючила Тамарка. – Мама с работы придёт поздно, а сестрёнка замёрзнет… – высунувшись из форточки, она стучала зубами, доказывая, как я могу замёрзнуть.

– Дядя, я кушать хочу, – последним доводом я окончательно взяла верх над нерешительностью и недоверием мужчины.

Лёгким движением он поставил меня на подоконник, затем попробовал подсадить выше. Я цепко ухватилась за раму. Руки мёрзли и не доставали до внутреннего переплёта форточки.

– Дядя, еще немножко, – пропищала я.

Но мужчине не удавалось втолкнуть меня. Беспомощно скользя коленками по стеклу, вдруг каким-то неимоверным усилием я протолкнула в форточку локти. Теперь уже и голова, и локти были в комнате, а остальная часть туловища болталась за окном.

Тамарка, чувствуя себя уверенно на пододвинутом вплотную к окну столе, тащила меня за голову.  Упершись локтями в форточный переплёт, я подтянулась, а подружка изо всех сил вцепилась в воротник моего пальто. Центр тяжести сместился, и я свалилась на стол.

– Ура! – вскочив, закричала я, и ко мне присоединилась Тамарка.

– Ура! Ура! – кричали мы уже вдвоем, хлопали в ладоши и махали на прощанье прохожему, который был искренне рад, что помог нам.

Едва успели мы торжествующе взглянуть в глаза друг другу, как раздался звук открываемой двери, и в комнату вошла Тамаркина мать.

Сцену описать невозможно! Мать застыла у порога, а мы с Тамаркой, как в замедленном фильме, медленно сползли со стола. Она полезла под кровать.  А я, скользя вдоль стены, выплыла за дверь и пулей выскочила на лестничную площадку. В тот самый миг за моей спиной женский крик смешался с детским воплем… На каток в этот день я уже не пошла. 

Ещё долго после этого родители моих одноклассников не пускали меня к себе в дом. И причиной тому, видимо, был случай с Тамаркиной форточкой, которую я брала приступом не хуже, чем Суворов – Альпы.

Бесплатное кино

– У Алика, брата моей подружки, своя компания была, и они вечерами ходили на судоремонтный завод – там кино бесплатно для рабочих показывали, – начала я свой рассказ.

– Попасть на территорию завода можно было только через забор, так как на проходной дежурные охранники тщательно проверяли пропуска абсолютно у всех. Нам со Светкой тоже хотелось попасть на сеанс «бесплатного кино», вот мы в компанию к Алику и напросились однажды. Он предупредил, что через забор перелезть – это не щи ложкой хлебать.

Подошли к забору. Светка и я ростом в одну треть забора. Алик, хоть и старше нас намного, но тоже верх забора руками едва достаёт. Забор же представлял собою стену толщиной сантиметров сорок. Там, наверху, свободно можно и сесть, и лечь. Мешали только вбитые арматурные прутья, но сетки на этом участке не было, поэтому место считалось доступным.

Высокие-то ребята, конечно, подтянутся на руках – и перемахнут через забор! А нас, шпингалетов, пришлось подсаживать. Один из друзей перепрыгнул за стену, чтобы  принять нас с той стороны. А по эту сторону Светку и меня на забор Алик подсадил. Подставлял сначала колено, потом руки, плечо… И вот именно таким образом мы оказались на стене. Попав наверх, перебросили ноги на другую сторону забора и по очереди прыгнули на руки стоящему внизу.

Ну, всё! Перебрались! Рады!.. Хохочем! Двинулись в темноте туда, где должны бы показывать кино. Алик шёл впереди, он там всё знал.

 Прошли всего несколько шагов – и наткнулись на сторожей. Двоих! Видимо, они уже давно за нами следили. Взрослые ребята сразу – наутёк, и Светку прихватили. Попрыгали через забор. А я не успела за ними. Вот и попалась! Слёзы – ручьём... Те – из-за забора - тоже скулят, чтобы меня отпустили. Дядьки добрыми оказались, пожалели! Только выбираться сказали через территорию рыбзавода. Это где-то на куличках!

Я и поплелась. Темень – глаз выколи! Везде – лодки, сетки натянутые… Спотыкаюсь, ничего не видно. Огни далеко. Страх окутал со всех сторон! За каждым перевёрнутым баркасом чудовище мерещится. А идти-то всё равно надо. Даже не реву, боюсь нарушить тишину: вдруг не услышу, если кто подкрадётся сзади. Оглядываюсь по сторонам… Два раза упала так, что на лбу шишка выскочила, коленка – в кровь…

Наконец появились корпуса рабочих цехов, нормальные дорожки, даже в асфальте. И вот они, долгожданные огни проходной рыбзавода. Теперь другие сторожа привязались! «Откуда взялась?» – спрашивают. А я молчу. Трясусь от страха и холода.

 И вдруг моя ватага подоспела к проходной. Сюда их те два дежурных сторожа направили: из-за забора крикнули, подсказали, где я выйду и где меня можно встретить…

 Ребята дружным хором стали просить за меня, объясняли, как я сюда попала: мол, очень хотели посмотреть бесплатное кино, а тут сторожа! Все перескочили забор. А я не смогла, вот и попалась… Очень просили, чтобы меня не наказывали и отпустили, и так, говорят, без бесплатного кино остались…

 Да, в тот раз друзья Алика остались без кино. И больше никогда нас с собою не брали.